Array Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

— Замолчали бы, что ли, — все так же вяло огрызнулся Нехорошее. — Шуточки ваши ослиные вот как надоели!

— А я вам дело предлагаю, — сказала мадам уже более серьезным голосом. — Квартира у нас большая, пятикомнатная. Да и дача есть. Все поместимся. А со временем как-нибудь разменяемся, коли захотите. Я добрая. Вы меня сегодня вволю порадовали. Ну, если, конечно, Лизочка не возражает.

— Мне плевать! — ответило «среднее звено». — Я с ним так или иначе разведусь.

Ирина выжидающе смотрела на своего Сержа, а я подумал: сейчас все зависит от Нехорошева, от его внутренних душевных ресурсов — остались они еще или нет, сумеет он подняться или разрушение личности уже необратимо?

— Пожалуй… если только на первое время… — пробормотал он. — Раз уж Капитолина Игнатьевна сама предлагает. А что в этом плохого? Как ты, Иринка, думаешь?

— Мне главное — быть с тобой! — поспешно ответила она. — Мне без тебя не жить.

— Да и нам без него тоже, — усмехнулась мадам. — Вот и ладушки! А что наговорили тут сгоряча, так дома разберемся. Может быть, мировую выпьем? Александр Анатольевич, найдется у вас бутылочка сухого вина?

— Ну разумеется, — ответил я. — Сейчас Жанночка принесет. А я вас на некоторое время оставлю.

Нехорошее и все остальные более не были мне интересны. Я перешел в левый кабинет, где также предстоял последний акт трагикомедии.

Здесь сохранялось игриво-веселое настроение. У лидера «Тройственного союза» Николая Яковлевича появился болтливый конкурент в лице застрявшего тут Бижуцкого. Он держал в руке бокал с коктейлем и долькой лимона и говорил:

— …И вот подкрадываюсь я к этому злополучному окну на соседней даче. Слышу странные звуки.

— Погодите, господин Бижуцкий, — прервал я. Надо было настраивать этот «скрипичный концерт» на другой лад. Поэтому я заговорил более резко, в иной тональности, обращаясь к Нине: — У вас ведь всего один ребенок, насколько я понял?

— Постойте, а где же обещанный подарок? — спросила она.

— Да, цветы, — подхватил Маркушкин. — Вы же отправились собирать их в свою оранжерею? Я был уверен.

— Сейчас соберут. Но вы не ответили на вопрос.

— А вы говорили, что уже задали свой последний вопрос.

— Изменились обстоятельства. Так как же?

— Ребенок один. Сын. Сейчас ему семнадцать лет. — Нина поставила бокал на столик. — Но я не понимаю, почему…

— Почему меня это интересует? Видите ли, я хотел бы знать, кто является отцом юноши? — Я выразительно посмотрел на Николая Яковлевича и Александра Сергеевича. — Кто из двоих?

— Я, — сказал Маркушкин, сконфузившись.

— Ему бы очень хотелось в это верить, — добавил Николай Яковлевич. — Но это не так. Отец, вне всякого сомнения, ваш покорный слуга. Впрочем, это настолько деликатная тема…

— Да бросьте вы! — оборвал я. — Чего уж нам тут стесняться, коли решили оголяться до конца.

— Она сама не знает, — произнес Маркушкин.

— Знаю, но никогда не скажу, — проговорила Нина.

Она достала длинную сигарету и вставила в мундштук. Я поднес спичку.

— Чтобы не разрывать сердце кому-нибудь из них? Но одно-то сердце вы уже разбили. Вашего сына. Жан, сходите за подарком.

Я держал спичку, пока она не догорела до конца, — в моих пальцах, а она так и не прикурила. Она с удивлением смотрела на мою руку.

— Вам разве от огня не больно?

— А разве это настоящая боль? Можно ли ее сравнить с чувством сына, лишенного не только материнской, но и отцовской любви? Ведь два отца — значит, ни одного.

— Э-э, нет-нет, подождите! — возразил Николай Яковлевич. — Все мы Максима очень любим. И он официально считается моим сыном. Носит мою фамилию. Александр Сергеевич для него просто «дядя».

— «Дядя», — повторил я. — А чем же занимается ваш любимый племянник?

— Учится в привилегированном колледже, — сухо отозвался Маркушкин.

— У него некоторые сложности, — подсказал Николай Яковлевич. — Знаете, переходный возраст, то-сё, девочки, ночные клубы… Словом, молодежь развлекается.

— Короче, он предоставлен самому себе.

— Я намерен отправить его на учебу в Лондон.

— Вряд ли это поможет. Сказано же: грехи отцов падут на детей. Ваш сын наркоман. — Теперь я обращался только к Нине: — Вы виноваты в этом в первую очередь. Пока он был маленький и ничего еще не понимал, можно было продолжать развлекаться и жить в собственное удовольствие. Но ребенок — не собачка. Кроме души, у него есть и такой инструмент как разум. Он впитывает в себя окружающую действительность, и когда детские иллюзии входят в противоречие с конкретными реалиями, разум подвергается быстрой и неизбежной коррозии. Отсюда и все вытекающие последствия. Кто-то из вас открыл ему глаза на истинное положение дел. Причем сделал это намеренно.