Юлия Алейникова - Прощальный подарок Карла Брюллова

– И что же, успел он это сделать?

– Вот этого сказать не могу, – с досадой проговорил Борис Филимонович. – Но думаю, что успел. А что касаемо драгоценностей, то было в семнадцатом и восемнадцатом годах, к хозяину и вправду несколько раз приходили с ордерами да мандатами. Дом обыскивали, даже в печи заглядывали, это нам с маменькой дворник рассказывал, он в окошко подглядывал, а раз было и нас понятыми приглашали. И говорит, что забрали немало, а вот все ли или нет, не скажу. Но вообще Михаил Афанасьевич человек был не промах, не глядите, что художник. А вот еще что, дворник-то наш Тихон и до сих пор у нас служит, хоть и постарел, а бодрый еще. Мы его на работу в домовый комитет приняли, исправно метет. Он и сейчас на посту, давайте я вас познакомлю.

– Спасибо, с удовольствием, – поблагодарил Ян Карлович. – А вот я слыхал, между детьми старшего Пичугина ссоры были из-за наследства, вроде даже сами его отпрыски считали, что отец клад припрятал, а с ними не поделился.

– Вполне может быть. Да только ведь никто из них здесь не показывается. Что между ними происходит, не скажу. Но когда Михаила Афанасьевича хоронили, на поминках поругались.

– Вот даже как?

– Время было тогда тревожное, семьей хоронили, чужих на поминках не было. Дочка старшая из Москвы приехала, поезда уже толком не ходили, да и страшно, время-то неспокойное, но прикатила вместе с мужем и детьми. И вот все они в столовой и ругались.

– И из-за чего же вышла ссора?

– Да все из-за того же, из-за денег. Сестры требовали наследством поделиться, а Николай Михайлович уверял, что делиться нечем. Счета в банке национализировали, дома батюшка раньше продал, особняк этот, в котором отец жил, могут забирать себе, да только он не советует, новая власть все равно отберет. Простите, это его, так сказать, слова, – внезапно побледнев, пояснил Борис Филимонович.

– Разумеется. Далее.

– Так вот, а сестры не верили. Думали, отец все в золото обратил, а золото или спрятал, или все сыну отдал. А Николай Михайлович ответил, что это золото младший зять с собой в Польшу вывез, чтобы там в банк положить, только положил он их наверняка на свое имя, и что теперь ищи его вместе с золотом. Обманул всех панове.

– И что же дальше?

– Сестры сомневались. А мне так вот кажется, что так все и было. Очень уж оборотистый субъект был. В любом случае, как бы там ни было, денег они в доме не нашли и между собой не договорились. Мне кажется, сестры до сих пор подозревают, что Николай Михайлович все добро себе забрал и где-то припрятал.

– А не мог старый Пичугин сам драгоценности спрятать, а сыну не сказать куда?

– Мог, наверное. Только зачем? Он же спал и видел, как бы все сыну завещать. Очень настаивал, чтобы тот по семейной традиции в художники пошел, в Академию его определил на учебу. Учителей по рисованию нанимал с самого детства. Сам с ним занимался. Так что, если бы клад спрятал, наверняка бы сыну сказал, – утвердительно проговорил Борис Филимонович.

– Ясно, идемте к дворнику.

– Сокровища? – щурясь на солнышко, равнодушно спросил дворник Тихон Авдеевич, приземистый, с огромными загрубелыми от тяжелой работы руками, с загорелым, изрезанным морщинами лицом. – Да, были, как не быть.

– И что же, все реквизировали?

– Про все не скажу, не знаю. Но было дело, зимой пришло пятеро, матросы были, солдаты и в кожанке один. Мне сразу в нос револьвер сунули, отворяй, мол, в двери барские забарабанили. А Михаил Афанасьевич тада уже один жил, холодно, дрова все вышли, так он в своем кабинете проживал, остальные комнаты закрыл, да вот еще Настасья ходила ему еду носила, а так сидел сиднем у себя, не пускал никого. Иногда только сын к нему приезжал. К себе забрать хотел, да хозяин упирался. Упрямый был старик. Вздорный.

– Да, интересная история. Ну а что же сокровища?

– А что сокровища? – поморгал бессмысленно глазами Тихон Авдеевич. – Ах да, сокровища. Так вломились тогда в дом, хозяин пускать, конечно, не хотел, да как не пустишь? Пристрелят. Я за него очень волновался, вот к окошку-то и подлез, поглядеть, как бы чего не вышло. Они ему бумагу в нос сунули, потом стали чего-то говорить. Он головой мотал, а тот, что в кожанке, револьвер из кармана вынул и велел своим его вроде как к стенке ставить, ну уж тут Михаил Афанасьевич перепугался, повел их в кабинет, сейф отпирать. Они страшно обрадовались, все оттуда выгребли, бумагу какую-то с печатью выдали и убрались. А только вот мое мнение, что хозяин мой не дурак был, не стал бы он все в одно место прятать. Да и как по мне, мало там добра было.