Владимир Бацалев - Убийство в Долине царей

За столом сидел человек, знакомый Квочкину оперуполномоченный милиции, и писал протокол.

— Ничего интересного, — сообщил оперуполномоченный. Типичная попытка самоубийства. Предсмертная записка, пистолет — все на месте, — он показал на полиэтиленовые пакеты.

— Почему мне сразу не доложил?

— Вы заняты были, товарищ майор.

Квочкин вспомнил, что он был занят откупориванием бутылок, и сказал:

— Ну да.

Я взял записку: «В моей смерти прошу винить перестройку, лично предателей Горбачева, Ельцина…» и еще десятка три фамилий. Пистолет оказался именной: «… Начальнику политотдела такой-то армии за беспощадное укрепление боевого и политического духа бойцов», — полная белиберда, но смысл вроде понятен.

— А кто он был, этот Заклепкин? — спросил я Квочкина, заметно протрезвевшего и даже жевавшего нечто, отбивающее запах.

— Как кто! Бывший секретарь ЦК КПСС. А до девяносто первого года пенсионер союзного значения.

Я посмотрел на обстановку в квартире и понял, что он не шутит. Ну и лентяй же я! Почему в бытность партийным журналистом не учил список членов ЦК наизусть? Решил бы задачу в первый же день!

— Вы сказали, попытка самоубийства?

— Да, он еще дышит, — ответил оперуполномоченный. Отправили в реанимацию. Хотя на текущий момент не знаю, дышит ли.

Я уже ничего не понимал и спросил Квочкина:

— А при чем тут Шекельграббер? Патологическая ненависть к иноземной идеологии?

Квочкин покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и не только.

Я вышел в коридор и спросил Опрелина:

— Зачем ты сегодня заезжал за Размахаевой?

— Сюда привез.

— А сейчас она где?

— В больнице.

— Что она-то там делает?

— Как что! Она же единственная дочь Степана Николаевича!

Вот те раз! Ну и балбес я оказался. Две недели собирал никому не нужную информацию, а надо-то было лишь выяснить девичью фамилию Размахаевой, сделать пустячный запрос в архив. Первый блин вышел комом и колом встал в горле. На второй мне вряд ли дадут теста, если учесть потребление алкоголя на душу Квочкина. Хотя он редкий тип пьяницы: чем больше пьет, тем больше преступников ловит, чтобы еще больше выпить от радости… Одно утешение для меня в этой истории — Размахаева! Переживет ли она такую трагедию в сердцах поклонников: из роковой женщины обернуться заурядной роковой дочерью?

— Почему он именно сегодня застрелился? — спросил я Опрелина.

— Не надо было говорить Поглощаеву, что вы нашли убийцу! — рявкнул Опрелин.

— Он мог бы убежать.

Опрелин хмыкнул:

— Из собственной страны?

— Значит, ты был его шофером в лучшие времена? — спросил я. Говорить «шофером Заклепкина» как-то язык не поворачивался.

— Я и в худшие его не бросил. Хороший был человек, себя не жалел и нас с ней, — он кивнул на домработницу, — не обижал.

— А мне не показался. Когда я поймал его на краже документов, он чуть не на коленях ползал.

Опрелин плюнул мне в лицо:

— Документы украдены мной! — но он врал, видно было.

Я собрался врезать ему, но один из милиционеров уже заехал Опрелину по почкам. Видимо, он принял меня за «своего», только из другого ведомства. Мне бы утереться и обидеться, но я еще не все выяснил.

— Он случайно убил Шекельграббера или нарочно?

— Случайно кирпич убивает.

— И не жалко ему было иностранного подданного?

— Что их жалеть, безродных! Их ненавидеть надо, их везде убивают, потому что суются повсюду, как крысы!

Опрелин пел голосом бывшего шефа, но я все-таки сказал:

— Совершенно бессмысленное занятие. Хоть половину перестреляй, они наберут на интернациональной свалке новых эмигрантов и вырастят точно таких же американцев, а может, и хуже нынешних. Но ведь Заклепкин не одного Шекельграббера прикончил, собственного зятя тоже приговорил персональным судом к сумасшедшему дому.

— Туда ему и дорога. Марина Степановна сильно не убивалась. Только рожей смазливый, а так — бездельник и тупица.

— Ну уж не глупее тебя.

— Я из себя элиту не корчил, хотя мог, и мне бы простилось.

— Значит, верно служил.

Подошел Квочкин, сильно расстроенный, и сказал:

— Поехали в отделение. Тут все ясно, а там ребята ждут, — он чертыхнулся почти матом. — Надо же, гад, из-под самого носа ушел!

— Давай этого прихватим, — предложил я, кивая на Опрелина. — Он все знал, помогал воровать документы, статья в законе найдется.

Но Квочкин лишь махнул рукой.

Мы выбрались в переулок и пошли к машинам.

— Значит, ты вышел на Заклепкина, когда узнал, что его дочь — любовница Шекельграббера? — спросил я.