Леонид Залата - Волчьи ягоды

Треснула ветка. Сзади, жадно вдыхая полной грудью ночные запахи, стоял Ремез.

Ярош вздохнул.

- Тут спуск, - сказал он. - Будьте осторожны.

Они сидели под дубом, слушали соловьев, а внизу, почти невидимый за прибрежным кустарником, бесшумно катил воды Днепр.

- Хорошо, ох как хорошо, - тихо говорил Ремез. - Честное слово, хочется забыть о всех хлопотах, раствориться в этой красоте.

- Как в песне: "Ночь стоит лунная, ясная, звездная..." - не удержался Ярослав. - Можно иголки собирать, можно - доказательства. Или вы не для этого сюда приехали?

Ремез бросил на него насмешливый взгляд.

- Разумеется, - сказал он. - Человек создает обстоятельства, но и сам от них зависит.

- Ну и как? Прояснились обстоятельства? Теперь вы уже можете сформулировать обвинение?

- Кому?

- Мне. Кому же еще. А впрочем, извините, я забыл, что на вопросы не имею права.

Ремез поднялся, зябко повел плечами.

- Нарву ромашек, - сказал он. - Моя Лиза пойдет в атаку: где был? А я ей букет ромашек...

Соловьи приумолкли. Ударила крыльями сова. Ярош лежал на увлажненной росой траве, смотрел, как меркнут, растворяются в вышине звезды. Вспомнил, что дома не знают, где он, и, наверное, мать не спит, прислушивается, когда скрипнет дверь. Мог бы и предупредить.

Зашелестели кусты. Из сумрака вынырнул Ремез, на ходу связывая букет ромашек коричневым стеблем дикого клевера.

- Вы тут не заснули?.. А я панских насобирал, душистых...

"Ява" стояла за бугром под шиповником. Ярош вывел ее на дорожку, неизвестно кем, возможно рыболовами, протоптанную от электрички до заросшего камышами берега, протер тряпкой сиденья.

- Я не ответил на ваш вопрос, - сказал Ремез. - Да пока что и рано. Скажу лишь, что у вас слишком туманное представление о работе следственных органов. Вам кажется, что у следователя одна задача: во что бы то ни стало доказать виновность. А невиновность? Кто будет доказывать ее?

Ярош молчал.

- Поехали, - сказал Ремез и улыбнулся: - Попадет мне от жены. Одна надежда на ромашки.

Ремез жил на улице Алхимова, кратчайший путь к ней лежал через Чапаевскую, но Ярош умышленно дал круг и какими-то темными переулками за элеватором выскочил на набережную. Тихая, всегда немного сонная, может, потому что утопала в вишневых садах, Чапаевская отныне пугала его. Он знал ее вдоль и поперек, там на каждом шагу остались ее следы, и осознавать это было страшно.

"Знаешь, - сказал он как-то Нине, - твоя улица заблудилась. Приехала в город из какого-то села и заблудилась".

"А зачем она приехала?" - спросила Нина, принимая новую игру.

"Известно зачем - на базар! Пока вишни продала, ночь наступила. А к утру новые созрели. Так и прижилась..."

"И хорошо сделала, что прижилась, - сказала Нина. - Хорошая улица, уютная. "Хрущи над вишнями гудят..."

"Влюбленные домой спешат", - подхватил он.

Впервые за время их знакомства было произнесено слово, которого до сего времени стыдливо избегали. Нина зарделась.

"Ты все перепутал, - сказала она. - У Шевченко там совсем иначе. Классиков, Яро, надо знать. - И она звонко, явно стараясь скрыть волнение, продекламировала: - "С плугами пахари идут, поют дорогою девчата, а матери вечерять ждут".

Вот тогда он и осмелел.

"Ничего я не перепутал, - сказал вдруг охрипшим голосом. - Я люблю тебя... Вот".

И поцеловал девушку. Было это прошлой осенью. Давно было. Так давно, будто в какой-то другой жизни...

- Тпру, - сказал за спиной Ремез. - Приехали.

- Тут?

- Да. Вон мое окно... Ну, я пошел.

Ярош кивнул Ремезу и взглядом проводил старшего лейтенанта до ворот. Что-то изменилось в его отношении к следователю после этой ночи; он еще не успел понять, что именно, но смотрел, как тот идет, прижав под мышкой ромашки, с неожиданной для себя теплотой.

Политый ночью асфальт поблескивал лужами и стремительно падал под колеса. Ярош представил хитрые, как у лисы, глаза сторожа и передумал ехать в гараж. Последнее время он начал бояться людских взглядов, чуть ли не в каждом виделся немой вопрос. Но больше всего обидела его Елена Дмитриевна. По приезде из Мисхора Ярослав побежал к Сосновским, готовясь к слезам, к тяжкому разговору. Не было ни слез, ни разговора, ибо Елена Дмитриевна закрыла перед ним дверь. Сначала Ярослав подумал, что виновата старуха Кириллиха, которая как раз вертелась около нее, льстиво заглядывая в глаза, но тут появился из школы Василек.

"Шел бы ты отсюда, - грубо сказал он. - Мама знать тебя не хочет".

Это было так неожиданно и несправедливо, что судорога перехватила горло...