Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

— Кое-что. Богатый купец. Торговал корабельным лесом, коллекционировал предметы искусства и научные приборы, баловался живописью на любительском уровне. В Гааге есть его портрет работы Георга ван дер Мейна — Амстел сидит в кресле с каким-то чертежом или наброском. Довольно неформальная и наспех сделанная вещь.

— В таком случае наш бедняжка Йоханнес был совсем не прост. Знал, за какие веревочки надо дергать. Думаю, что Сандер реконструировал историю их отношений в хронологическом порядке. Что еще я могу? Пара писем датированы, остальные нет. Одни сохранились целиком, другие частично. Когда статуя рухнула, они перемешались. Будем определяться по смыслу. Давай просто почитаем, ладно? А уж потом постараемся рассортировать по порядку, если выявится какая-то система.

— Слушаюсь, сержант.

— Держи.

Она передала ему часть писем.

19 сентября 1758 года.

Мой дорогой ван Амстел!

Благодарю вас за любезное письмо и слова поддержки и ободрения. Не знаю, имеют ли мои нынешние планы какую-либо надежду на успех. Как я ни стараюсь, «наука» рисования, да будет мне позволено так выразиться, по-прежнему не дается.

Спешу добавить, что, употребляя слово «наука», я вовсе не имею в виду лишь материалы и оснащение. Мне двадцать восемь (мы ровесники), и последние десять лет я работаю в аптеке моего отца на Кейзерсграхте. Помимо традиционного отпуска лекарств и кровопусканий, мы также занимаемся поставкой красок, переплетных материалов и тому подобного, так что природа химических явлений, говорю об этом не без гордости, скрывает от меня не много тайн.

И какова же цена, мой дорогой ван Амстел? Что должен сделать стремящийся к достижению высот прекрасного искусства рисования? Чем еще нужно пожертвовать, чтобы в мазках твоих ощущался жар пламени и полет духа? Может быть, продать душу дьяволу? Если да, пусть будет так! Ради этой цели я готов на все. Природная неаккуратность, врожденная небрежность в исполнении работы — вот проклятие, бремя которого я столь явно ощущаю.

Вы сказали, что мне следовало бы, подобно вам, пойти в двенадцатилетнем возрасте в обучение к Норберту Блемену. Тогда я бы уже сделался гравером. Но мой отец не желал и слышать ни о чем подобном, потому как вознамерился передать мне аптеку, а поскольку братьев, которым я мог бы перепоручить сию неизбежную ответственность, у меня нет, то впереди лишь тягость нелюбимого занятия. Я спорил с ним, доказывая, что изучение анатомии поможет мне в аптекарском деле, поскольку позволит познать устройство разных частей человеческого тела, но отец не пожелал и слышать об этом, сочтя предлагаемый мною план лишь прикрытием другого, что, признаю, соответствует действительности. Вот и сегодня утром я снова завел тот же разговор, пытаясь воззвать к его рассудительности и благоразумию и сдерживая собственный пыл. И что же? Разгневавшись, он запер меня в комнате, заявив, что я буду оставаться под замком до тех пор, пока, по его выражению, не приду в себя. Отец заявляет, что твердо намерен направить меня на стезю делового человека. Находясь в комнате, я слышал его крики и проклятия, разлетавшиеся по всей улице и привлекавшие внимание прохожих. Какое удручающее зрелище. Но никакие наказания, никакие пытки не поколеблют мою решимость, а препятствия лишь укрепляют волю. Я — художник, а не жалкий фармацевт. Ничто не остановит меня на пути к цели, и я вовсе не намерен откладывать воплощение своих желаний до того, как смерть оборвет последние надежды.

Почтенный друг, я недостоин знакомства с вами. Однако ж визиты в ваш дом, благодаря содействию господина Хоупа и его милой дочери Эстер, укрепляют мою веру в то, что однажды и я последую велениям души. Душа эта — душа художника, заключенная, к величайшему прискорбию, в тело тупицы и олуха, но разве тупица не может мечтать? А я мечтаю, когда бываю в вашем восхитительном доме. Ваше собрание предметов искусства потрясает воображение, и равного ему нет во всех семи провинциях. Я вижу ваши творения, и восторгу моему нет предела.

Даст Бог, мы еще встретимся. Что вы скажете? Я был бы премного благодарен вам за любой совет.

Ваш друг и слуга,

Йоханнес ван дер Хейден.

Признаюсь, ваше необычное предложение застало меня врасплох. Когда вам впервые пришла в голову эта идея? Разумеется, я принимаю его с глубокой признательностью, сознавая, однако, что если отец что-либо пронюхает, гнев его будет ужасен. Поверьте, он глух к доводам рассудка. Как вы и предлагаете, по воскресеньям я буду учиться у вас рисованию, а в любой другой день, когда подвернется возможность, делиться с вами, моим добровольным учителем, тайнами смешения пигментов. Коль пожелаете, приходите в мою скромную обитель. Это всего лишь мансарда, тесная и сумрачная, но в ней есть камин и необходимые для смешения красок сосуды.