Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему

Когда Юэн заявил, что вступил в партию зеленых, отец сказал только: «Вот же тупой раздолбай». Что до Эмили, то у нее не было никаких принципов, когда речь заходила о Грэмовых деньгах. Конечно, Грэму следовало готовить ее себе в преемницы — из нее бы вышел замечательный капиталист-спекулянт.

Эмили была чудесной девочкой, вся такая сладкая и веселая. Она боготворила Глорию, что бы та ни делала. Но однажды она проснулась, и ей было уже тринадцать, и так тринадцать и осталось. Теперь ей тридцать семь, муж и ребенок, но материнство только еще больше сквасило ей характер. Она жила в Бейзингстоке с мужем Ником («менеджером проектов в сфере ИТ», что бы это ни значило) и все время на всех дулась.

На Рождество Юэн и Эмили всегда говорили о том, как изменилась их жизнь, как они развиваются и растут, но Глория, по их мнению, из года в год должна была оставаться прежней. Стоило ей упомянуть, что у нее в жизни появилось что-то новое — «Я записалась в фитнес-клуб» (она попыталась ходить — но бросила — на курс под названием «Стильные пятьдесят», еще были «Роскошные шестьдесят», и на шестидесяти все и заканчивалось) или «Думаю пойти на разговорный французский во Французском институте», — они тут же раздраженно затыкали ей рот, как бестолковому ребенку: «Ну, мама».

В канун последнего совместного Рождества, когда Грэм еще был полноценным членом семьи, а не астронавтом, бороздящим космические просторы, Глория, как обычно, готовила шоколадное полено. На Рождество у них всегда было шоколадное полено и пудинг. Она сделала смесь для рулета — никакой муки, только яйца с сахаром и побольше дорогого шоколада, — а потом скатала его со взбитыми сливками и пюре из каштанов, украсила шоколадным масляным кремом, нарисовала бороздки и посыпала сахарной пудрой. Наконец, она срезала в саду ветку плюща, опустила ее в белок с сахаром, обвила вокруг полена и посадила сверху красную пластмассовую малиновку. На ее вкус, вышло замечательно, прямо сказочный торт, и если бы она до сих пор переживала насчет калорий, после этого полена все ее калории были бы выбраны на год вперед.

Когда наставало время есть эту красоту, Юэн традиционно заявлял (ибо в семейном сценарии у каждого была своя роль): «Мне не клади, я буду только пудинг», Эмили говорила: «Боже, мама, такие вещи отравляют организм», а теперь, когда у нее была Зантия, добавляла угрожающе: «И Зантия тоже не будет», потому что, насколько Глория могла судить, годовалая Зантия росла на голой пшенке, затем Грэм выдавал неизбежное: «И зачем ты делаешь это дерьмо, его же никто не ест», а Глория возражала: «Я ем» — и отрезала себе большой кусок. И съедала его. И каждый день после Рождества она доставала полено из холодильника и отрезала очередной большой кусок, пока не оставался только один, с малиновкой, и она выставляла его на улицу для белок и птичек, без малиновки конечно, чтобы белки случайно ее не съели. Или чтобы на нее не напала другая малиновка, решив, что какая-то парализованная пигалица вторглась на ее территорию.

Роли были закреплены раз и навсегда: Грэм — злодей, Юэн — протагонист, Ник — его кроткий соратник, а Эмили — невзрослеющая инженю, капризная дочка, которой все (само собой) отравляли жизнь. Сама Глория на сцене не появлялась, играя женщину на кухне. На Рождество они забирали Берил, мать Грэма, из дома престарелых, и та сидела на диване, пуская слюни. Актриса массовки, роль без слов.

— Ты проявляешь классическую пассивную агрессию! — прошипела Эмили Глории, пока та поливала индейку жиром.

Глория не вполне понимала, что такое пассивная агрессия, классическая или еще какая, но очевидно было, что Эмили это дело не переваривает.

— Ты всегда такая милая со всеми, — сказала Эмили.

— Разве это плохо?

Эмили пропустила слова матери мимо ушей и гнула свое. Она шмякнула миску с печеной картошкой на кухонный стол.

— Но на самом деле ты ужасно злишься. Знаешь, что я недавно поняла?

Эмили ходила на психотерапию в Бейзингстоке, каждую среду; там некто по имени Брюс занимался «позитивным перепрограммированием» ее мозгов.

— Что ты недавно поняла? — Глории захотелось стукнуть дочь половником по голове — куда быстрее и дешевле, чем ходить к Брюсу, а эффект тот же.

— Я поняла, что всю жизнь не была самой собой.

— И кем же ты была? — Глория знала, что следует выказать больше сочувствия, но почему-то не могла себя заставить.

— Умно, мама, ничего не скажешь. Я не направляла все силы на то, чтобы быть самой собой, потому что вся моя жизнь была отравлена страхом, что я могу стать тобой.