Владимир Невский - И никто не понимал в июле

– Хорошо, придумайте тогда своё объяснение.

Стюардесса краем глаза заметила, что её старшая коллега большими глотками хлебает мартини. В это время растерянные пассажиры безуспешно пытались понять, что с ними приключилось. Они никак не могли и не хотели поверить в реальность вот такого внезапного нарушения их благоденствия.

Стюардесса снова повернулась к собеседнику:

– Вы чем-то похожи на учёного. Я не ошиблась?

– Не ошиблись, – отозвался он. – Но моя наука никогда не была связана ни с физикой, ни с философией, хотя некоторые шарады со временем мне приходилось разгадывать. Я был археологом, и лишь последние пять лет провёл в должности скромного работника культуры. Но на вопрос, который вы намереваетесь задать следом, я уже ответил. Я считаю: спешить не нужно.

– Так значит, нам придётся просто сидеть и ждать? А как определить, что прошёл именно час?

– Очень просто. У каждого человека есть внутреннее ощущение времени.

– Завидую вам. Как вы ухитряетесь сохранить спокойствие?

– Потому что слишком очевидно совпадение нашей ситуации со сменой времени. Нет, и не может быть другой версии.

– Но ведь перевод стрелок часов происходит не в каждой стране. Более того, многие жители Земли вообще не знают о таком финте, который происходит с нашими часами, – не сдавалась стюардесса. – Не может быть такого, чтобы кто-то – пусть это будем мы – «выпал» из времени, а все прочие даже не заметили этого.

– Пока объяснить не могу. Я ведь не зря предупреждал, что я археолог, а не философ.

– Хорошо, – тихо произнесла стюардесса, – тогда скажите, какие загадки времени вы разгадывали?

– Пожалуйста. Но в виде предисловия я напомню вам: археолог всего лишь фиксирует находки, артефакты, привязывая их ко времени. Мы не строим моделей. Мы принимаем данность, найденную в земле, за истину. А теперь о том, что вы хотели услышать. Однажды, очень давно, я нашёл на раскопках осколок стекловидного вещества, причем имевший, как мне показалось, явно рукотворную форму. Но он лежал в таком слое, который считался гораздо древнее известных датировок стекла, и рядом с такими предметами, которые никак не могли быть его современниками. Забегу чуть вперёд: в конце сезона мы, конечно, отдали осколок в лабораторию, однако… датировка оказалась крайне неточной, с погрешностью до семисот лет.

Так вот: мои молодые коллеги страшно возбудились и стали фантазировать о сенсации. Но я сразу отгородился от их эйфории. Я пригласил знакомого геолога. Он долго изучал разрез, потом подчистил его и прокопал несколько канавок. «Знаешь, – с некоторым недоумением обратился он ко мне, – мне кажется, что стекляшка в этом слое не родная; здесь чуть-чуть другой суглинок, скорее супесь». Он предположил, что осколок как-то переместился с более высокого, – и, стало быть, менее древнего, – горизонта, и посоветовал раскопать его. Мы вдвоем – остальные отказались принципиально – разворошили горизонт, который был на две-три тысячи лет моложе. Нашли бедный культурный слой. Но не нашли того, что искали – ни стекла, ни соответствующих этому возрасту орудий труда. Потом мы поняли, что не можем найти механизм, который удревнил мою находку. Не было здесь оползней, борозд. Не могла эта стекляшка каким-то естественным процессом быть внедрена в более древний горизонт. Разгадка пришла ночью. Я ухватился за замечание моего друга-геолога. Помните, он усомнился в «подлинности» супеси в месте находки? Едва рассвело, я побежал на разрез и очень скоро подтвердил свою догадку. Выше места находки в разрезе едва-едва выделялся столбик неслоистой супеси диаметром около метра. Чтобы отличить его от окружающей породы, нужно было иметь поистине сверхзоркий глаз или логическое заключение, указывающее, что именно надо искать.

– И что это могло быть? – приоткрыв от нетерпения рот, спросила стюардесса.

– Я думаю, осколок был закопан. Кем и зачем? Тут нам остаётся только гадать. Может быть, ритуальное действо. Может быть, наш предок решил подшутить над нами, потомками, догадываясь, что мы станем интересоваться его жизнью.

– А вы находите что-нибудь общее с нашей ситуацией? – робко спросила стюардесса.

Археолог с интересом посмотрел на неё.

– Смотрите: перевод часов – это не просто нарушение, это – разрыв времени. И тогда кто-то решил, что такой разрыв противоестественен природе или его представлению о природе, и поэтому он должен быть как-то «залечен». И это, как я думаю, было выполнено блестяще. Но мы оказались под властью редчайшего совпадения. Во-первых, мы оказались в той зоне, где действует летнее время. Во-вторых, если я верно представляю карту, мы летим таким курсом, что пересекаем пятнадцать градусов долготы, то есть ширину одного часового пояса, ровно за один час. Мы так «замаскировались» во времени, что нас не заметили.