Владимир Невский - И никто не понимал в июле

Кое-какие штрихи к портрету неизвестного мецената есть. «Он» знает, точнее, знал, где работал Олег. Но знал не все места раскопок или по какой-то причине выбрал только четыре. Почему четыре и именно эти?

По-видимому, «он» жил здесь, в этом городе. И если он отстегнул более ста тысяч баксов незнакомому историку, то был человеком богатым. Минутку, почему – «незнакомому»? Скорее, наоборот – знакомому. Богач, знающий университетского историка через третье лицо, выглядит не совсем убедительно.

Да, стоит задуматься. В кругу приятелей Олега не значилось ни одного богатого человека. Состоятельные, пожалуй, есть. А вот такие, способные подарить сто двадцать пять тысяч? – Нет; увы, нет.

Рассуждаем дальше: если «он» попросил в завещании не открывать его имя, значит, были весомые причины. По-видимому, Олег действительно слышал о нём или даже видел его, но тот не захотел быть узнанным. Можно попытаться зайти с другой стороны. Со слов юриста, тот скончался несколько дней назад. Два? Три? Четыре? Смерть богатого человека – явление не рядовое. В принципе, можно как-то выяснить – пролистать, например, светскую хронику. Только зачем? На чём основана уверенность, что «благодетель» жил здесь? И потом, если он захотел остаться инкогнито, то надо бы уважать волю покойного.

В-третьих?

Есть и в-третьих, и в-четвёртых. Уже январь. Лето скоро. Надо готовиться, выбирать объект, договариваться с коллегами-археологами. Проект написать несложно. Деньги уже выделены, а контролёром будет не Академия наук, не учёный совет, а банк среднего пошиба. Он схарчит и любой проект, и любой отчёт… если, конечно, в завещании нет никаких подводных камней.

Итак, завтра, с утра, придётся набросать план действий: переписки, звонки, официальные бумаги и так далее. А сейчас можно определиться с выбором.

Устюрт? – Одно из самых романтических мест на Земле. Лаконичный рельеф, в котором ровное течение плоской поверхности нарушается лёгким, но резким штрихом неведомого художника, нашедшего удивительную многокрасочную палитру на границе меж двух серо-жёлтых равнин. Интереснейшая культура степной бронзы. Скинуть бы со своих плеч лет пятнадцать-двадцать. Но сейчас, с грузом собственных проблем и болячек, под беспощадное солнце, которое и в сентябре доводит до одурения? Пожалуй, прав был «юрист», хотя в его годы не в конторе надо бы сидеть.

Джунгарский Алатау? – Редкие по своей строгой красоте горы. В них нет излишеств, кичливых украшений. Они привлекают не туристов, а паломников – тех людей, которые долго и терпеливо ждут, когда горы откроют им нечто сущностное, не видимое глазами обычных отдыхающих. Если отвергнуть Джунгарию, то вряд ли появится случай побывать там ещё раз. И всё же… что там делать? Почти незнакомая культура; призрачные надежды на достойный урожай артефактов. Кажется, он упускает главное: ради какой цели затевается это грандиозное мероприятие? Если ради отдыха – это одно; а ради научной, вернее, мировоззренческой цели – совсем другое. Казахские археологи с большой охотой откликнутся и сами всё организуют. Но… там не то, что ему надо.

Похоже, придётся выбрать ту или другую сторону Керченского пролива.

Ещё лет двадцать пять назад, когда иномарки были для нас недосягаемой роскошью, на этих берегах отдыхали немногочисленные дикари с разномастными, не самыми новыми машинами. Но что там творится сейчас? Да и «чёрные археологи» двадцать пять лет назад не высовывались так нагло.

Что ж, выбор, кажется, сделан. Цель – Тамань. Это не заграница; доступность – почти идеальная. Море всегда рядом, пресная вода – тоже, чего не скажешь про Керченский полуостров. Все доводы – «за».

Не переставая ходить взад-вперёд по диагонали единственной комнаты, Олег в третий раз перебрал в памяти все объекты.

Он помнил их с точностью профессионального топографа. В какое-то мгновение этого безостановочного движения у него мелькнула мысль, на которой трезвый ум остановился бы гораздо раньше.

Какой смысл имеет его подпись на документах? Не продаёт ли он ненароком нечто такое, за что впоследствии придётся держать ответ? Есть какой-то иной «договор» между ним и усопшим меценатом кроме обычного финансового соглашения, похожего на десяток других?

Олег вытащил из-под стола хранящиеся там экспедиционные записи и зарисовки. На верхней папке было написано «Керчь», на той, что ниже – «Тамань». Открыв первую, он увидел черновик своего давно забытого небольшого рассказа, который появился во время последней экспедиции. Кто мог предположить, что в конце июня на засушливом Керченском полуострове три дня будет идти дождь? Все готовились к жаре. И, коротая время, Олег за три вечера состряпал неплохой, как казалось ему, рассказ «для детей». Тема была навеяна американскими фильмами, прорвавшимися на наш телеэкран, а затравкой сюжета стало хроническое весеннее расстройство самочувствия, которое он приписывал переходу на летнее время. Олег не собирался печатать свой рассказ и поэтому, завязав однажды тесёмки на папке, забыл о черновике уже через несколько недель.