Фридрих Незнанский: Дурная слава

«На тебя не угодишь. Был Бобровников — плохо, нет его — опять плохо».

«Так он есть!»

«Но он же в коме! Ты видел машину? Там же места живого нет!»

«Машину я видел, а тело Бобровникова не видел».

«Его сразу же увезли, он еще жив был. Что-то ты все выдумываешь, усложняешь? Нет, с тобой только Нина может управиться…»

«Отвяжись от меня со своей Ниной! — закричал вдруг Стрельцов. — Иди и занимайся своим делом!»

«Нужно позвонить патологоанатому».

«Так иди в свой кабинет и звони! У меня здесь что, переговорный пункт?»

Были слышны быстрые шаги, затем громко хлопнула дверь.

«Достали, бабье…» — прошипел Стрельцов.

На этой мажорной ноте запись обрывалась.

…Стрельцов выехал за ворота клиники. Он все же решил навестить родственницу. И выгнать ее на работу. Это черт знает что творится. За спиной уже слышны шепотки: мол, генеральный директор носит фамилию Баркова, а не Стрельцов. Какой-то остряк предложил даже называть ее Пал Палыч Барков, учитывая некоторые особенности натуры…

Все эти сплетни приносила в клюве дерматолог Зябликова. Ну с остряками мы разберемся, но и с Ниной пора разбираться по-крупному.

Он звонил долго, раз шесть. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, она отворилась. Баркова стояла на пороге в засаленном халате, из-под которого торчала ночная рубашка, волосы ее были растрепаны, она покачивалась, глядя на Стрельцова мутными глазами.

— Нина! Ты что это? Да ты пьяна? — поразился Стрельцов.

— У меня больничный, — прохрипела родственница и попыталась было захлопнуть дверь.

Стрельцов едва успел сунуть в щель «дипломат».

— Прекрати сейчас же! Пусти меня! — закричал он.

Она медленно пошла в глубь квартиры. Стрельцов вошел, озирая замызганные, обшарпанные обои, протечки на потолке, истертый линолеум под ногами. Когда-то это была двухкомнатная коммуналка. Соседкой Нины Павловны была одинокая старушка, которая однажды в результате «известной процедуры» тихо скончалась. Процедуру проводила сама Нина Павловна, она делилась впечатлениями со Стрельцовым.

«Просто удивительно: такой тихий уход, я и себе бы такой пожелала», — говорила она.

Было это года три тому назад. И что же, за это время Нинка не могла привести квартиру в порядок? При ее-то деньгах? Он попал сюда впервые и был просто поражен.

Нина дошла до комнаты в конце коридора, Стрельцов направился следом.

Комната с разложенным диваном, на котором скомкано несвежее белье. Стол, заставленный остатками пищи, початая бутылка водки. Под столом он насчитал еще три пустые поллитровки.

— Ты что делаешь, Нина? Что ты творишь? — От гнева и изумления он никак не мог найти нужный тон.

— А что такое? Я больна и имею право болеть как хочу!

— Врач был?

— Был.

— И ты принимала врача в таком бардаке?

— Тебе-то что? Успокойся, здесь две комнаты, я принимала ее в другой.

— И что у тебя?

— Давление. Почти гипертонический криз.

— И ты снимаешь его таким образом? — кивнул он на бутылки.

— Тебе-то что? Чего ты приперся? Я больна, я потеряла… — Она как-то сухо всхлипнула.

— Это я вообще обсуждать не намерен, — ледяным тоном перебил ее зять.

— Не намерен? Скажите пожалуйста, какие мы чистоплюи! — злобно зашипела женщина.

На нее накатывал приступ злобы, неукротимой, бешеной злобы, свидетелем которых ему уже приходилось бывать. Следовало молчать, не связываться с ней в такие моменты. Он и молчал, пока Нину не понесло по новой:

— Я, значит, полное дерьмо, а ты весь такой белый и пушистый? А кто тебя, говнюка, утешал, когда ты солдатика на тот свет отправил? Забыл? Кто тебе сопли вытирал? Кто тебя женил, недоноска? Ты же без меня ничто, ноль без палочки! Кто тебе анализы липовые как блины печет? Нужен низкий калий — нате! Нужен высокий сахар — пожалуйста! Ты же ничего сам не можешь, сидишь за нами, за бабами! Ты даже в койке… Ленка рассказывала. Ты же вообще не мужик!

И он ударил ее. Изо всей силы, наотмашь. Он вложил в этот удар всю свою ненависть, все, что накопилось у него за десять лет. Потому что она была права почти во всем, она выкрикивала ему в лицо правду, уверенная в своей власти над ним. И эта власть, и эта правда — все было невыносимо!

Потом он тупо смотрел на неподвижное тело, лежавшее наискосок. Из-под спутанных волос растекалась кровь. Она ударилась о батарею, сообразил он. Наклонившись, он схватил запястье. Пульс едва прощупывался. Он увидел след от укола на сгибе локтя — участковая врачиха вводила что-то внутривенно… и вдруг осознал, как устал от этой женщины, от своей к ней ненависти. Устал невыносимо, до судорог…