Анатолий Жаренов - Яблоко Немезиды

Шеф поморщился: у него засосало под ложечкой. Это предвещало боль. Он не хотел, чтобы Коун видел это, и закончил разговор…

Коун удивился, не увидев журналистов, вечно болтающихся в коридорах управления. Проходя мимо кабинета Грегори, понял, в чем дело. Грегори устроил чуть ли не пресс-конференцию. Все газетчики были там. Из дверей валили клубы дыма и слышались возгласы: “Как вы сказали?”, “Она предложила ему?”, “Что за чудовище?”.

Никльби и Смит ожидали Коуна. По их лицам он понял, что поиски Эльвиры оказались тщетными. Никльби сказал:

— Я ходил в “Амулеты”. Девчонка сказала, что Эльвира звонила ей в десять утра. Спросила, как идет торговля, поинтересовалась, не заходил ли Перси, и положила трубку.

Смит рассказал, что он расстался с Грейвсом на развилке Сиккордей-авеню и Стронг-стрит. Грейвс поехал в управление, а Смит сделал попытку восстановить путь “мерседесса”. Частично это ему удалось. Черную машину Эльвиры будто бы видел постовой возле почтового агентства на южной окраине города. Постовой сообщил Грейвсу, что женщина, похожая по описанию на Эльвиру, около одиннадцати заходила в агентство. Была она там минут пять. Потом уехала. Грейвс толковал с чиновниками на почте. Нет, телеграмм она не отправляла. Заходила в будку телефона-автомата. Один из чиновников, проходя мимо будки, слышал, как женщина говорила в трубку: “Только к тебе, только к тебе”. Чиновнику показались смешными эти слова, он их поэтому и запомнил.

Коун отпустил агентов. У себя в кабинете развернул карту города и долго рассматривал ее. Почтовое агентство находилось в часе езды от дома Эльвиры. В девять она уехала с виллы. В десять звонила Бекки. Около одиннадцати — на почте. Значит, она оказалась у агентства не сразу, где-то задерживалась. Она не такая дура, чтобы стремиться немедленно удрать из города. Звонок к Бекки был, конечно, проверкой. Чего? Ну, тут легко догадаться. Если бы Бекки не ответила, значит, магазин опечатан. Потом она едет на почту. “Только к тебе”. К профессору Кирпи? Нет, это не годится. У профессора Кирпи рыльце некоторым образом в пушку. Он поостережется, несмотря на доверительные отношения с господином Мелтоном.

В дверь постучали. Коун откликнулся. В кабинет влетел Фримен.

— Это правда? — заорал он еще с порога.

— На одну треть, — хмыкнул Коун, продолжая водить курвиметром по карте.

Фримен уселся верхом на стул и забормотал:

— Сверим с первоисточником. Так. Перси — это Диксон?

— Нет, — сказал Коун. Фримен стукнул блокнотом по колену.

— Не шутите, инспектор. Я только что от Грегори, Он нам прокручивал куски ленты допроса. Вы мастерски работали, Коун. Я восхищен.

— Фримен, умерьте восторги. Я не шучу. Перси — это не Диксон. Я не знаю, что вам там прокручивал Грегори. Но до этого вполне можно дойти собственным разумом.

— Вы хотите сказать?..

— Вот именно. Перси представлялся Диксоном. Но Перси не писал книжек. А ведь их кто-то писал, Фримен?

— Черт, — сказал Фримен. — Вы, как всегда, на высоте, инспектор. Кто же их писал?

— Я думаю, Эльвира на это не способна, — сказал Коун. — Тут нужен или талант… или…

— Что?

— Вы читали Диксона?

— Разумеется.

— Какие мысли в это время приходили вам в голову?

— Бред сумасшедшего.

— Мне тоже, между прочим, — заметил Коун.

— А что, если я об этом напишу? — задумчиво произнес Фримен. — Об этих мыслях, которые приходят в голову.

— Попробуйте. — Коун сосредоточенно рассматривал цифры на шкале курвиметра.

— Пожалуй. — Фримен тряхнул головой. — А чем вы тут занимаетесь в тиши? Зачем эта карта?

— Изучаю подходы к клинике профессора Кирпи, — серьезно сказал Коун.

— Послушайте, Коун, — сказал Фримен. — Как-то я говорил вам, что пишу книгу. Большая часть работы сделана. Мне недоставало малого. Какой-то неожиданной мысли, факта. Я никак не мог добраться точки, с которой видно было бы логическое завершение всех “измов” современной литературы. Я полагал, что Диксон — находка в этом смысле, представляете — сумасшедший пишет книги, сумасшедший делает литературу, а мы восхищаемся им, надеваем на его дурацкую голову лавровый венок. Король — гол, хотел я сказать. Но это было бы не ново, Коун. Возможно, это было бы смешно. Не больше. Вы натолкнули меня на иную мысль. Коун, неужели эти романы, все эти “Логарифмы бытия” и “Биномы жизни” фабрикуются в клинике Кирпи? Нам мало писателей-невидимок, делающих черные книжки. Мы превращаем дом умалишенных в литературный синдикат. Коун, вам не страшно?