Елена Михалкова: Бумажный занавес, стеклянная корона

– Ты же маме не расскажешь? – наконец заискивающе спросила сестра.

Ася молча нажала на клавишу отбоя и протянула телефон Кутикову.

Никак не получалось поднять на него глаза, вот что плохо. Осознание того, что она пыталась сделать с несчастным Бантышевым, навалилось на Асю гигантским прессом.

– Я не знала…

Она сама услышала, как жалко и беспомощно звучит ее оправдание, и осеклась. Господи, как она могла поверить Катьке! Она же видела Бантышева своими глазами, и каждый – каждый! – его поступок говорил о том, что перед ней хороший, мягкий, совершенно безобидный человек. Поэтому его все и любят. Ее трясло от его прикосновений – прикосновений человека, изнасиловавшего ее сестру. У нее срывался голос от ярости и от того, что нельзя вцепиться ему в лицо прямо сейчас, на виду у всех. Ася успела возненавидеть Олесю Гагарину за то, что она друг Виктора. А ненавидеть стоило только себя.

Совершенно уничтоженная, Ася с трудом подняла голову. Кутиков собирался что-то сказать, но его первые же слова были заглушены дикими воплями из коридора.

Переглянувшись, Кеша и Ася кинулись из комнаты.

– Чего ты привязался к этой Катунцевой? – недовольно осведомился Грегорович. – Чем тебе девочка не угодила?

На подоконник, где сидел Илюшин, по приоткрытой створке просочились первые капли дождя.

– А вы никогда не замечали, что любовь и ненависть очень похожи в своих проявлениях? – Макар отодвинулся к стене, но с подоконника не слез. – Вот сейчас придет ваш камердинер и подтвердит мои подозрения. На что спорим?

В коридоре послышались быстрые шаги.

– Уже идет! – прокомментировал Макар. – Нет, бежит! Мчится!

В дверях возник человек. Но это был не Кутиков. Охранник выпучил глаза и завопил, маша рукой в направлении столовой:

– Богдан Атанасович! Там бабы дерутся! Насмерть!

Насмерть не насмерть, но визг в коридоре стоял такой, что у подбежавшего Бабкина заложило уши. Он успел заметить, что вокруг поля сражения столпились все. Кроме разве что Жоры, запертого в будке охранников. Выскочила взлохмаченная Кармелита. Прижался к стенке Решетников, расширенными глазами глядя на происходящее. И Медведкина была тут как тут, в чем-то розовом и с белым веночком на голове.

А посреди коридора вцепились друг в друга Олеся Гагарина и жена Никиты Вороного.

Судя по количеству отметин на щеке, счет пока складывался в пользу Гагариной. Но Анжела превосходила в ярости. Она визжала так, что закладывало уши, и Бабкин смог из этих нечленораздельных бешеных воплей разобрать лишь, что речь идет о Никите.

«Коня вороного они не поделили, что ли?»

Сам предмет схватки уже спешил к ним, криво застегивая на ходу рубаху. Щеки красные, глазки заплывшие – красавец! Со вчерашнего вечера Никита только и делал, что выпивал и отсыпался.

– Пуся моя! – воззвал он к жене.

Но его в пылу схватки никто не услышал. Две женщины снова сцепились, точно кошки, и клубок покатился по полу.

Бабкин всегда разнимал драки. Руководствуясь тем простым соображением, что ему не сложно, а врачам потом меньше работы. Врачей Сергей очень уважал, особенно хирургов и травматологов.

Но в этот раз его охватило сомнение. Гагарина вцепилась в волосы Анжеле, та отчаянно лягала противницу в живот. Бабкин здраво взвесил свои силы и попятился. Сейчас как полезешь к этим бешеным бабам, так хорошо если сам живым выберешься. Объясняй потом жене, почему вернулся без глаза.

– Девочки! – фальцетом воскликнул Богдан. – С ума сошли? Прекратите немедленно!

Ответом ему было глухое рычание.

– Ведро бы! – посоветовал Макар. – С водой.

Но тут на поле сражения появился Кутиков без всякого ведра и воды. Колобком докатился до верещащих женщин, мягко оттолкнул одну, подался в сторону другой – и внезапно Гагарина с Вороной оказались в паре метров друг от друга. На то, чтобы осмыслить изменение диспозиции, у Олеси с Анжелой ушло несколько секунд. А потом они снова кинулись вперед с леденящим душу визгом. Но к этому времени Никита добрался до супруги и перехватил ее под локти. С другой стороны Богдан пытался скрутить Олесю и призывал ее к порядку. Маленькая рассвирепевшая Олеся размахивала кулаками, вырывалась, но весовые категории были слишком уж неравны. К тому же Богдан уворачивался от ее взмахов, выкрикивая при этом: «Только не моську! Моську не покоцай! У меня пятнадцатого эфир!»

В конце концов обе утихли.

– Господи ты боже мой, – ошеломленно прохрипел Вороной. – Девки, вы сдурели?