Илья Бушмин - Анабиоз

– Привет, – сказал я и достал явару. – Сумку поставь.

– Ты че? – его голос был хриплым. – Попутался?

– Ой, – я осклабился. – В натуре, братан, прости, попутался.

Начал разворачиваться. А потом резко вскинул руку и с разворота врезал рыжему тупой конец зажатой в кулаке явары в челюсть справа. Его голова дернулась, и рыжий завалился на грязную кирпичную стену гаража. Не давая опомниться, я врезал рыжему коленом по почкам. А потом предплечьем придавил его горло к гаражной стене. Явару ткнул в живот и надавил как следует. Пусть гадает, что у меня за оружие.

Гадать рыжий не мог. Его глаза закатывались и блуждали по сторонам, покрытые пеленой – он был на грани отключки. Я вдавил предплечье сильнее, пережимая кадык. Рыжий принялся задыхаться и хватать ртом воздух. Это сразу привело его в себя.

– Давно ты этим занимаешься?

Рыжий пытался что-то сказать, но не мог. Его лицо стало пунцовым. Я чуть ослабил давление на горло. Жадно вдыхая воздух, он прохрипел:

– Чем, б… дь? Кто ты такой?

– Я первый спросил. Не ответишь, сделаю тебе из кадыка еще один позвонок. Давно Ты Этим Занимаешься?

Рыжий поколебался. Посмотрел мне в глаза. Увидел, что волнения и страха нет.

– Не очень.

– Неделю? Месяц? Год?

– Ты че, мент?

– Я хуже мента. Отвечай.

– Пару… месяцев.

– Подсаживаешься к лоху, спаиваешь и с его вещами на выход? Какая легенда? Сын родился или теща умерла?

Рыжий был изумлен. Наверняка считал, что его изобретение – безусловное ноу-хау и автоматический «Оскар» среди кидал и мошенников за местерство, смекалку и оригинальность сюжета.

– Сын… Как ты…?

– Как страхуешься?

– Чего?

– Уши мочой моешь? Как Ты Страхуешься? А если лох проснется раньше времени и шухер поднимает? Что ты делаешь, чтобы он не проснулся?

Рыжий очень не хотел отвечать. Я что есть силы вдавил явару в его брюхо, утопив ее наполовину. Рыжего перекосило от боли, он раззявил рот в рвотном позыве.

– Будешь блевать – заставлю сожрать все это. Я жду! Как страхуешься?

– Колеса…

– Добавляешь в пиво? Что за колеса?

– Специальные… Не помню, как называются… Если смешать их с бухлом, лоха отключает. Он долго дрыхнет, а потом ничего не помнит. Куда ехал, зачем, что при себе было… Качан не варит совсем.

Я похолодел. Эту вероятность я не брал в расчет. Даже не думал о ней. И предположить не мог. Ну конечно! Таблетки. Клофелин или что-то покруче. Человек отключается. Никто этого не замечает, все вокруг спят – это поезд и это ночь.

– Две недели назад, – прорычал я. – Этот же поезд. Москва-Оренбург. Пацану 23 года, зовут Сергей. Ехал в командировку. Работал по нему?

– Нет.

Слишком уверенно.

– Не ври мне, или я забью твой кадык тебе в глотку.

– Да говорю тебе, нет! Че я, лошара последний, по одному и тому же поезду работать? Чтоб меня проводники запомнили или мусора на живца хлопнули?

Разумно.

– Не рыпайся, хуже будет.

Я убрал явару в карман и достал из внутреннего кармана джинсовки листовку с фотографией Сергея. Ткнул снимок в нос рыжему.

– Смотри. Видел его?

– Нет.

– Ты не посмотрел внимательно.

– Не видел я его…!

Фотография отправилась назад в карман.

– Ладно. Где достал колеса?

– Какие?

– Ты тупой? Те самые, которые в пиво подсыпаешь.

– Тебе какая разница?

Короткий удар в печень. Рыжий ойкнул от боли и резко разговорился.

– У бабы. Своей бывшей.

– Кто она? И откуда?

– Б… дь…

– Не сомневаюсь, а имя у нее есть?

– Алина.

– Мне из тебя каждое слово вытягивать? – возмутился я и для профилактики передавил горло как следует. Рыжего чуть не вырвало от удушья и пережатия гортани, но он помнил мое предупреждение и с трудом сглотнул рвотную массу.

– Она шалава… – послушно захрипел рыжий. – Из Самары. В районе вокзала снимает клиентов. В кабаках около вокзала подсыпает им колеса в бухло, а потом чистит лопатники. Колеса я взял у нее.

– В каких кабаках?

– В разных. Все, что около вокзала.

– Сам оттуда же? Самарский? – Рыжий с трудом кивнул. – Имя? Зовут, говорю, как?

– Потап.

– В паспорте тоже так записано?

– В паспорте Михаил.

Я чуть отступил, не спуская с него глаз. Рыжий осел на колени и принялся тереть свою шею, словно проверяя, все ли на месте.

– Теперь вставай.

– Что?

– Пойдем назад. Вернешь сумку.

– Нахрена… Нахрена ты впрягаешься за того лоха?

Я вздохнул и открыл рот, чтобы ответить. И пожалел.

Меня развели, как пацана. На нашей улице такого бы никогда не случилось, но здесь я почему-то думал, что люди в других городах наших приемов не знают.