Алистер Маклин: Дорога пыльной смерти

В момент столкновения переднее колесо машины Джету ударило сбоку в самый центр переднего колеса машины Харлоу. Для Харлоу последствия столкновения были, можно сказать, серьезными: его машина превратилась в неуправляемый волчок, а вот Джету это принесло гибель. Даже сквозь какофонию ревущих моторов, скрежет и визг шин оглушительным выстрелом прогремел на стадионе звук лопнувшей шины переднего колеса машины Джету, и в тот миг для Джету уже было все кончено. Его «феррари», полностью потерявший управление, превратился в бездушного механического саморазрушающегося монстра. Он ударился о предохранительный барьер, опоясывающий трек, отлетел в сторону, изрыгая красное пламя и черный маслянистый дым, врезался в противоположный барьер. Затем «феррари», вращаясь, пролетел вперед, перевернулся несколько раз и замер на исковерканных колесах, а Джету так и остался сидеть на водительском месте — заклиненные двери превратили машину в ловушку. Пожалуй, он был уже тогда мертв. И вдруг красное пламя превратилось в белое.

Харлоу был непосредственным виновником смерти Джету, это несомненно. Однако Харлоу с его одиннадцатью победами на Гран При за семнадцать месяцев считался по очкам и рекордам лучшим в мире гонщиком. А кто же решится осудить лучшего в мире гонщика? Это не в порядке вещей. Потому трагическое событие определили как «Божий промысел» и, потихоньку опустив занавес, закончили эту драму.

Французы обыкновенно и в спокойном состоянии ни в малейшей степени не сдерживают своих чувств, густая же толпа в Клермон-Ферране была в тот день чрезвычайно возбуждена, и потому, когда Харлоу свесив голову плелся вдоль трека из зала, где расследовался инцидент, в направлении пункта обслуживания «Коронадо», свист, шиканье и яростные выкрики, сопровождаемые типично галльскими жестами, были не только яростные, но просто угрожающие. Не очень-то приятная сцена. Казалось, достаточно было малейшей искры, чтобы вспыхнул пожар и начался самосуд, расправа возбужденной толпы над Джонни Харлоу. Именно этого и опасалась полиция, следовавшая за гонщиком, чтобы помешать этой расправе. Но симпатии полицейских были скорее на стороне бушующей толпы, чем Харлоу, на которого они старались даже не глядеть.

В нескольких шагах от Харлоу, вместе с Даннетом и Мак-Элпайном, шел еще один человек, чувства которого были те же, что у полицейских и у зрителей. Резко подергивая ремешок своего шлема, Николо Траккиа шагал в точно таком же комбинезоне, как и Харлоу. Он считался фактически вторым номером среди гонщиков команды «Коронадо» и слыл записным красавцем. Темные волосы его вились, а зубы сияли так, что любой владелец завода зубной пасты счел бы за большую удачу использовать их изображение как рекламу своего товара, и загар его был таков, что все остальные рядом с ним казались бледно-зеленоватыми. Сейчас он выглядел, правда, не особенно жизнерадостным, потому что сразу бросалась в глаза злобная гримаса — особая черта легендарного Траккиа, которую никто не воспринимал равнодушно, но всегда с почтением или откровенным страхом, а иногда даже и с примесью ужаса. Траккиа смотрел на людей свысока, а товарищей по гонкам на Гран При называл попросту недоносками.

Само собой разумеется, что вращался он в узком обществе. Однако самым скверным было то, что каким бы хорошим гонщиком Траккиа ни считался, он все же не дотягивал до мастерства Харлоу и, как бы он ни старался, не мог сравниться с ним, что он и сам отчетливо понимал. Разговаривая сейчас с Мак-Элпайном, Траккиа не пытался даже понизить голос, хотя в данном случае это не имело никакого значения: из-за рева толпы Харлоу все равно ничего не слышал. Правда, Траккиа не понизил бы голоса в любом случае.

— "Божий промысел"! — с горечью в голосе произнес он. — Иисус Христос! Вы слышали, как определили все эти кретины? «Божий промысел»! Я бы назвал это убийством.

— Нет, парень, нет. — Мак-Элпайн положил свою руку на плечо Траккиа, но тот в раздражении сбросил ее. Мак-Элпайн вздохнул. — Это непреднамеренное убийство. Ты судишь слишком строго. Сам ведь знаешь, сколько погибло гонщиков в соревнованиях на Гран При за последние четыре года из-за того, что машины оказывались неуправляемыми.

— Неуправляемыми? Неуправляемыми! — Траккиа не мог слов найти от возмущения, состояние ему не свойственное. Он закатил глаза, будто ожидая ответа свыше. — Боже мой. Мак, все это показали на экране. Целых пять раз. Он снял ногу с педали и преградил дорогу Джету. «Божий промысел»! Конечно, конечно, конечно! Это дело Божьего промысла, потому что у него одиннадцать побед на Гран При за семнадцать месяцев, потому что в прошлом году он стал чемпионом и конечно станет чемпионом и в этом году.