Полина знала это чувство – тонкий зуд, свербящее сверло правды где-то в зубах. Будто она уже знает ответ, он у неё перед глазами, но Полина его упускает. Мысль настойчиво маячила. Интерн-терапевт Гранкина П. В. закрыла глаза.
– Браво! Я знал, что кто-то попадётся на эту уловку. – профессор Тихомиров был в восторге от проделки, – Стоит появиться чему-то диковинному, и посредственности сразу за это хватаются. Игнатова, вы хороший доктор. Но вы не гений. Берите пример с Варвары, не пытайтесь быть тем, кем не можете. Ваш удел – районная поликлиника, бабушки и сопли.
– Но… – пунцовая Игнатова не привыкла сдаваться.
– Ты не учла период инкубации.
Голос раздался у уха. Варя оглянулась. Отутюженный Артём говорил знающе и очень уверенно. Как не противен он был рыжей пышке, но стоило признать – такому врачу хотелось верить, у него хотелось лечиться.
– При филяриатозе он составляет шесть-семь лет, а она вернулась месяц назад.
Профессор Тихомиров довольно поклонился Исаковскому.
– Может, у вас есть своя версия?
– Ну, – Артём замялся, – думаю действительно не стоит исключать рак. И хрипы в лёгком. Может, это перибронхит?
– Туберкулёз кожи и подкожной жировой клетчатки. Но здесь нет результатов биопсии и анализов кожных покровов.
Голос Полины припечатал интернов. Как по команде, они отскочили от пациентки и плотнее прижали к носу медицинские маски. Варя спряталась за дверь.
– А это не против правил? Мы же можем заразиться! – возмутилась она.
– Вы – врачи. В жизни будете сталкиваться и не с таким, – отбрил профессор. – Гранкина, обоснуйте.
Полина стушевалась. Двадцать пар глаз смотрели на неё. Не могла же она ошибиться? Артём пихнул в спину.
– Полька, жги.
И она вдохнула поглубже.
– В карте есть результат ФОГ – прикорневая перибронхиальная инфильтрация слева. Плюс подкожные узлы, зуд. На левой ноге повязка, брали биопсию?
Профессор молчал, Игнатова пыхтела. Полине придётся отдуваться самой.
– Но вот здесь вот, – Полина ткнула в медкарту, – педикулёз шесть месяцев назад, через месяц снова. И причина – участник волонтёрского движения. Вы помогаете бомжам? Работаете в ночлежке?
Пациентка крякнула и разулыбалась, профессор шикнул на неё.
– Это всё? Доводы закончились?
– Нет. Последний довод – вы, Борис Феликсович.
Профессорские брови над маской взлетели вверх.
– Обычно вы маску сдвигаете на подбородок, а сегодня даже не потрогали.
От резкого смеха вздрогнули все. Пациентка хохотала.
– А вы далеко пойдёте. Даже этот умник не смог так быстро догадаться. Особенно про бездомных. Я в «Ночлежке» помогаю несколько лет. Как ваше имя?
– Полина Гранкина.
– Мой лучший интерн за все годы, – подытожил гордый профессор.
Если бы все дурные мысли могли материализоваться, то Полина сейчас лежала бы, истекая кровью. Глаза Игнатовой посылали ей не только молнии: из них сыпались гранитные блоки и чума. Проходя мимо Полины, она съязвила что-то про ум в работе и слепоту в любви, посоветовав присмотреться к Артёму и профессорской дочке. Варя торопливо отогнала бестолочь, выпрямив пышную грудь. Полина ничего этого не заметила, она тупила взор и глупо улыбалась, надеясь, что под маской не видно. Артём Исаковский прошептал ей, что она – умничка!
* * *
В 3.38 Полина проснулась. Апрель стоял тёплый, но ночью было холодно. Продрогшая ученица профессора Тихомирова в трусах доскакала до комода, натянула носки (оранжевый и синий) и любимое худи с Губкой Бобом. Полина нежно обняла себя за плечи, потёрлась щекой о вытертую розовую ткань и плюхнулась обратно в кровать. Однако уснуть не смогла: счастливо колотилось в груди сердце, живот поджимался, а ноги сами собой колотили о кровать. Сегодня – день икс! Сегодня случится то, о чём она мечтала десять лет.
Полина села. Щёки горели, а улыбка не сходила с лица. Надо было снизить уровень адреналина, не то сердце пробьёт грудную клетку. Полина хихикнула – конечно, такого не случится, сердечная мышца эластична. Но вот давление подняться может. Всё ещё улыбаясь, Полина встала посреди комнаты. Ноги на середине плеч, руки в стороны.
– И раз, и два, и три…
Полина приседала. Лучший способ сбросить напряжение – пустить его в спорт.
– И девять, и десять…
Спортивной Полину не назвать. Метр семьдесят два ростом, отнюдь не хрупкая, с эффектным третьим размером и мягким животиком. Нет, жир с боков не свисал, всё выглядело аккуратно и аппетитно. «Барышня-крестьянка», – говорил о ней папа. А мама добавляла: «Русская красавица». Впрочем, Полина считала, что до красавицы волосы не дотягивают – тонкие и невыразительные. И глаза серые. Но то, как на неё смотрели ореховые глаза Артёма, примиряло со всеми несправедливостями мира.
Читать дальше