Трифон Иосифов - Браконьеры

— Ну я ведь иду, что еще надо…

— Хорошо, хорошо… Ничего не надо, спасибо тебе, дорогой, и пожалуйста — поосторожнее там. И скорее возвращайся, мы ждем тебя!

Тут на меня буквально набрасывается эта чертова Жанна — она хочет пойти со мной! Это было бы так волнующе!.. Может быть, это действительно «было бы волнующе», но у меня нет никакого желания тащить ее с собой, а вернее, на себе и выслушивать ее фантазии. И вообще мне очень хочется хотя бы на некоторое время оказаться одному на чистом зимнем воздухе. Кроме того, моя миссия почти секретная, а эта Жанна вполне может потом в газетке тиснуть заметку с упоминанием фамилии, которую Генчев так хотел бы скрыть…

Короче — через три минуты я готов. Мы с Дяко держим путь к водохранилищу, у пристани он помогает мне отвязать лодку и запустить мотор. Снежная тьма такая густая, что я даже не вижу носа лодки.

— Включи прожектор! — слышу голос Дяко. — Батареи слабые, но иначе ты…

Я знаю, что «иначе» — если не включить прожектор, можно напороться на скалы противоположного берега, и тогда…

Надо пройти наискось около километра, мне ли удается сделать за пять минут. Поворачиваю прожектор влево-вправо и наконец нахожу маленькую бухточку, где надо пристать к берегу. Выключаю мотор, но лодка по инерции скрежещет по песку, я лечу вперед и больно ударяюсь коленом о стойку прожектора. О, черт! С каждой секундой колено болит все больше, вся куртка намокла от брызг, а теперь предстоит вымокнуть и ногам — надо пройти от лодки до берега метра три по воде. На берегу ноги тут же тонут в глубоком рыхлом снегу…

Итак, сориентируемся — где это проклятое «Очарование»? Как будто недалеко, метрах в ста от водохранилища, но берег крутой, весь покрыт ямами и грудами камней, которых не видно под снегом.

Мучительно медленно преодолеваю это не такое уж большое расстояние, и с каждым шагом злость и ненависть в душе растут и крепнут. Сидят там в тепле, в уюте, испугались, видите ли, нескольких несчастных бездомных собак, тем более есть у кого потребовать помощи. Дзинь-дзинь по телефону, и готово — Боров бежит сюда, мокнет, ломает ноги… Наконец-то выхожу на ровную дорогу, весь в снегу, тяжело дышать… Вот бы зажечь спичку да и поднести к этой поганой даче… Ага, вот она, за первым поворотом. Да, и окна в обоих этажах ярко освещены, и музыка слышна — веселятся отдыхающие! На высокой террасе видны силуэты людей, а еще выше над крышей мутно чернеют распяленные спицы телевизионной антенны, похожей на оленьи рога…

— Сюда, сюда! — кричит кто-то. — Вот они, там, скрылись под летней беседкой! Там на стене есть выключатель!

Я снимаю с плеча ружье и иду к беседке. Надо быть поосторожнее, не исключено, что собаки бешеные, могут выскочить внезапно.

— Ох, не могу я видеть всего этого! — раздается вдруг высокий писклявый женский голос. — Выведи их с участка и убей где-нибудь подальше отсюда, слышишь?!

— Но… неужто он действительно их убьет? — тихо, испуганно спрашивает какая-то другая женщина, и голос ее мне кажется почему-то знакомым.

— Ха, запросто! — это уже кто-то из мужчин, так бойко, хорохорясь. — Не видели разве, что он зарядил ружье? По одному выстрелу в голову — и точка!

— Но как же это? Неужто он их убьет тут, у нас на глазах?

— Ну-ка, помолчите! — снова вмешивается первый мужской голос, дерзкий и властный. — Эй, ты там, внизу! — это он мне. — Нужно застрелить их где-нибудь подальше, потому что они обгадят кровью все беседку, ясно тебе?

Ну и тон у этого засранца, но я реагирую на него не больше, чем на падающий снег.

— Боже мой, он действительно испачкает там всю мозаику! — опять стонет писклявая.

Снова эта венецианская мозаика… Где я видел ее? Поворачиваю выключатель. В самом дальнем углу, вжавшись в стенку, дрожат до смерти напуганные два щенка нечистой породы. Я гляжу на них и вспоминаю убитого мною сегодня желтого малыша. Никакой злобы, никакой остервенелости в глазах щенков, одна только мольба, огромная безумная мольба о пощаде… Эти, на террасе, тоже увидели собачек и притихли. Мне так хочется крикнуть им, что не с ружьем надо было меня звать сюда, а кусок хлеба дать несчастным. А вообще-то в моей руке еще достаточно теплоты, чтобы приласкать перемерзших и обезумевших от голода и страха животных.

Делаю шаг-другой в глубину беседки и вижу эту пресловутую мозаику. Здорово сделано, видно, бешеных денег это стоило… В середине беседки — круглый, облицованный белым мрамором бассейн. Он слишком мал для купания, но летом здесь наверняка струится вода и плавают золотые рыбки. Я смотрю в пустую чашу бассейна и вдруг снова чувствую приступ ярости: мне гадка и эта мозаика, и бассейн, и те — наверху. Только собак мне жаль, но пусть их кровь забрызгает здесь все вокруг…