Герберт Грёз - Туманная тишь

– Кыц, я жду тебя в пять на яхте, – без предисловий рубанул Лунный. – Не важно, что тебе там расскажет Мила, у меня сведения точнее и важнее.

– Буду, – бросил я.

– Жду.

Я смотрел на листья, едва шевелящиеся от теплого утреннего ветерка, и в который раз содрогнулся от осознания того, что где-то посреди этой летней легкой радости, возможно, лежат два трупа молодых парней. Вот сейчас щебечут птички и жужжат пчелки, а занавес перед трагедией уже распахнут. Полиция хмурится и молчит, не зная, как расписаться в собственном бессилии.

И что мы можем? Поиграть в детективов? Или в экстрасенсов? Черт побери, пропали дети, и никто – никто! – не может даже примерно сказать, что могло произойти. Не верить же, в самом деле, в эту древнюю историю о смертях в пионерлагере, о которой рассказывал Лунный?

Ладно. Я сосредоточил все внимание на том, чтобы привести себя в должный вид перед посещением присутственного места, и уже через полчаса вышел из дома свежим и бодрым.

В здании полицейского отделения стоял плотный запах дерева, пота и краски. Несмотря на это, после жары июньской улицы мрачная прохлада старинного здания действовала отрезвляюще. И хотя вокруг меня тут и там сновали люди в форме, создавая явно выраженную суету сует, я почувствовал странное спокойствие.

Мила встретила меня в коридоре и, взяв за руку, проводила в кабинет.

– Ты как? – спросила она, убирая с лица тонкую непослушную прядь волос.

– Ну, вроде ничего так. Живой.

– Везет. А мне вот к восьми сюда надо было, это ни фига не круто. В шесть утра мне хотелось только убивать. Вилкой. В глаз. Всех подряд. Ладно. Вот тебе дело. Вопросов не задавай, я знаю ровно столько же, сколько и ты.

Не успела она договорить, как мой взгляд случайно упал на висящий на кресле форменный пиджак, или как там у них это называется. Честно говоря, столько медалей я видел лишь у ветеранов в День Победы. Особо выделялись два синих эмалированных креста, диагонально пронзенные мечами. Они были приколоты отдельно. Кто бы они ни была, эта Мила, государство щедро поощрило ее усилия.

Стараясь не привлекать лишнего внимания, я уткнулся в папку с делом и пробежался по страницам, вкратце отмечая некоторые моменты.

– Но здесь же ничего не понятно! – воскликнул я.

– Тебе не должно быть от этого обидно, – сухо сказала Мила. – Но грусть в том, что никому из наших здесь тоже ничего не понятно. Садись и читай. Если кто зайдет и спросит, скажи, что я в пятом кабинете.

Кивнув, я открыл папку снова и погрузился в чтение. Сухой язык полицейских формулировок холодным цинизмом скрывал настоящую трагедию. Но черт меня побери, если я мог понять, что там вообще могло произойти!

Трое парней. Умные, адекватные люди. Но один из них говорит двоюродной сестре, что они идут в Сухие Холмы, второй сообщает матери, что собрался пройти вверх по долине реки, а третий врет дяде, что едет в лесопосадку за ягодами. При этом найденные в рюкзаке Мамедова запасы позволяют предположить, что экспедиция планировалась как минимум на три недели. Там и сушеное мясо, и какие-то брикеты, да много еще чего. Да, а ведь 66 маршрут не идет ни на Сухие Холмы, ни на реку, ни в совхоз. Он вообще едет в четвертую сторону. Туда, где сначала городские кладбища, а потом озерки и перелески. Край Родников – так у нас называют конечную остановку 66-го. Или что там – а, да, санаторий «Святые Ключи». Правда, никаких болот и стоячих вод там не было отродясь. Воды полно, но она там вся свежая и чистая. А на кладбищах вообще никакой нет, там сухой суглинок и сосновые боры. Где, черт возьми, они умудрились найти болото, в котором утонул Али?

Я швырнул папку на стол и прикрыл глаза. Описание трупа Мамедова прочесть не смог. Да я и не понял бы там ничего, не имея ни медицинского, ни криминалистического образования.

Минут двадцать я пытался составить из всего этого более-менее стройную картину, но потерпел полное фиаско. Так и просидел в кресле, изредка покуривая, пока в кабинет не вошла, цокая каблучками, Мила.

– Меня спрашивали?

– Нет, – ответил я. – Ни разу.

– Ознакомился с делом?

– Да. Но это все чушь собачья.

– Ага, – кивнула Мила, тоже закуривая. – Теперь ты понимаешь, зачем нам нужен Лунный? У него мозг работает как-то совсем по-другому. Он находит ассоциации там, где их, кажется, нет. Лунный умеет делать выводы из абсолютно неочевидных вещей, сопоставляя их по каким-то только ему ведомым признакам. Ну, и вообще он очень странный, а это сейчас делу только в плюс.