Гарри Кемельман - В субботу рабби остался голодным

Хирш открутил крышечку и сделал пробный глоток.

— Я был прав, Эйнштейн, дружище, — это настоящая водка. — Он отхлебнул еще и закрыл бутылку. — Да, сэр, прямо-таки прочищает мозги. А на сегодняшний вечер, как и всегда, нам нужна ясная голова. — И он завел мотор.

По дороге Хирш несколько раз тормозил, чтобы выпить за здоровье Чарли, пока не услышал сзади громкий сигнал автомобиля. Он резко повернул машину вправо. Колесо заскрежетало о бордюр, и он резко повернул влево. Снова раздался сигнал, мчащаяся за ним машина на секунду притормозила впритирку к его борту, и ее водитель обругал Хирша.

— Знаешь что, Эйнштейн? Движение тут, на 128-м, немножко не для нас. Старые-то мозги ясны, как стеклышко, но вот рефлексы слегка замедлились… Что, если мы на минутку остановимся — вон там, впереди, есть перекресток, — а уж потом прибудем в лабораторию, как ни в чем не бывало?

Хирш протащился несколько сотен ярдов и остановил машину. Повертел в руках оберточную бумагу от бутылки. Потом с раздражением разорвал бумагу и картонную коробку и царственным жестом выбросил их в окно.

— Главное — вовремя остановиться. Если вовремя остановишься, то никаких проблем. — Он выключил мотор и фары. — Лучше подождать с полчасика, а может, и чуть-чуть вздремнуть, а тогда уж в лабораторию. Вот увидишь, дружище Эйнштейн: если прежний опыт что-то значит, то когда я проснусь, старые мозги будут работать, что твой компьютер.

Смоллы прибыли в храм точно ко времени. Мириам вошла через центральный вход вместе с последними прихожанами, а рабби поспешил к боковой двери, которая вела в малый зал, и по узкой лестнице поднялся в комнату для облачения, примыкающую к алтарю. Комната была завалена всякой всячиной: здесь были старые молитвенники, корзинки флористов, украшавших алтарь, кипы нот, принадлежавших кантору, а также два мотка кабеля, оставленных электриками еще три года назад, во время строительства. Рабби повесил пальто и шляпу и надел ермолку и белое облачение, представлявшее собой некий консервативный компромисс между ортодоксальным китлом и саваном. Затем, опершись на шкафчик (стульев в комнате не было), он переобулся, сменив уличные башмаки на белые парусиновые туфли на резиновой подошве — еще один современный компромисс, позволяющий обойти древний запрет Мишны [18] Мишна — записанный и кодифицированный во II в. н. э. Устный Закон (еврейское право), полученный Моисеем на горе Синай одновременно с Торой. на ношение кожаной обуви в течение дня молитв. Наконец, накинув на плечи свой талес, рабби посмотрелся в зеркало и открыл дверь, которая вела к алтарю.

С каждой стороны Ковчега [19] Ковчег Завета — ларь, в котором хранились Скрижали Завета (две каменные плиты, на которых были начертаны Десять заповедей, данных Моисею Богом). В современной синагоге — место для хранения свитков Торы, часто на помосте, с которого раввин читает проповедь. стояло по два обитых красным бархатом кресла с высокими спинками. В дальних сидели вице-президент и кантор, ближние предназначались для самого рабби и президента конгрегации Мортимера Шварца. Рабби вышел вперед, обменялся рукопожатием с президентом, затем перешел на другую сторону Ковчега, чтобы пожать руку кантору и Илаю Кану, вице-президенту. Вернувшись к своему креслу, он обвел взглядом прихожан, кивая тем, с кем встречался глазами.

— Вы поспели почти в последнюю минуту, рабби, — заметил Шварц — высокий, моложавый мужчина лет пятидесяти, с редкими, черными с проседью волосами, зачесанными назад, словно с целью подчеркнуть высокий лоб. У него было длинное узкое лицо, тонкий нос с высокой переносицей и маленький рот с пухлыми губками, будто вытянутыми для поцелуя. Шварц был архитектором, и кое-что в его одежде — длинные концы воротничка рубашки, галстук с массивным узлом — намекало на его связь с искусством. Он был приятным, даже красивым мужчиной, и его манера держать себя, все его движения — не нарочитые, но контролируемые — говорили о том, что он это сознает. В отношениях с рабби Шварц соблюдал своего рода вооруженное перемирие, что выражалось в шутливом поддразнивании, иногда перераставшем в неприятную язвительность.

— Когда речь идет о собрании «Хадассы» или одного из комитетов женской общины, тогда еще понятно, — продолжал он. — Этель говорит мне, что они даже и не надеются, что вы об этом вспомните. У них есть такой неофициальный «комитет по доставке рабби» — в его обязанности входит напоминать вам о датах собраний, а если нужно — то и сходить за вами. Она считает, что это даже добавляет собранию остроты: явится рабби вовремя или нет? Удобная забывчивость — можно время от времени пропускать собрания. Но «Коль-нидрей», рабби! Как вам еще удалось найти свободное место на стоянке?