Александр Черенов - Преступление из наказания

– Итак?

«Важняк» откашлялся.

– Труп обнаружила уборщица. По традиции, она закрывает кабинет начальства последней и открывает первой. Прокурор… бывший прокурор, как Вы знаете, шеф, отличался невероятной придирчивостью, и требовал, чтобы к моменту его прихода в кабинете пахло не только освежителем воздуха, но и мокрой тряпкой.

– Время?

– Восемь пятнадцать.

Рабочий день в этой «конторе», как и во всех родственных ей – начинался в девять, так что уборщица вряд ли слишком припозднилась.

– Состояние трупа?

Предваряя ответ, «Важняк» непочтительно – к трупу – ухмыльнулся.

– Не могу сказать, чтобы он был свеж, как огурчик.

– Не можешь сказать так, скажи по-другому!

«Важняк» приглушил ухмылку.

– Виноват, шеф: прокурор заметно прибавил в объёме, окрасе и ароматах.

– Точнее?

Я не всегда взыскивал с «Важняка» за «любовь к литературе», но сейчас меня интересовали больше факты, чем «приложение» к ним.

– Судя по внешним признакам и информации дежурного следователя – не меньше двенадцати часов.

– И где же «почил» господин прокурор?

– На рабочем месте.

– Вот как! Перетрудился?

Я не мог не хмыкнуть: эта сволочь ещё ни разу не была замечена в верности «ненормированному рабочему времени».

– Орудие найдено?

«Важняк» опять не удержался в рамках.

– Они с прокурором составляют единое целое. Так сказать:

в одном наборе.

– Верёвка? – не удержался я от кривой ухмылки. – И, конечно же, это – «самоповешение»?

Ухмылка имела право на моё лицо: верёвка и прокурор монтировались друг с другом лишь на месте происшествия – но не в теории. Даже Господь на пару с Люцифером не смогли бы затолкать этого подлеца в петлю, что уже говорить за добрую волю!

– Вы – как всегда, шеф.

Так же, как и я, «Важняк» без труда разминулся

с почтительностью к покойному.

– Не тот случай и не тот тип. Явно – «кем-то повешение».

Честно говоря, «задумываться на тему» не хотелось совершенно. Неизвестный сделал доброе дело, и уже одним этим заслужил право остаться неизвестным. Больше того: хотелось верить в то, что финал не показался нашему герою аналогом пожелания «если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой». Это было бы верхом несправедливости по отношению к многочисленным жертвам «торжества закона». И я бы с радостью отошёл в сторону, но, увы: «… и ведёт нас за собой в незримый бой наше чувство долга». А поэтому «служба – дни и ночи».

– Кто выезжал?

– «Новичок». Он и сейчас там.

«Новичок» был таковым лишь по времени работы у нас. До «области» он трудился в районе – не один год, и вполне успешно. Конечно, с учётом районной специфики. Парень, если таковым можно считаться в тридцать лет, был честный, не «замазанный» городом и ещё «не до конца» отравленный его тлетворным влиянием. Хороший деревенский парень, этакий «Шерлок Холмс от коров и уток».

– Перестраховался или сообразил?

– Думаю, и то, и другое, шеф. Плюс «соблюдение устава»…

Областной центр – не Москва: всё – в пределах, если не вытянутой руки, то прямой видимости. Властные структуры – тем более: классическое соседство. Ну, как в старинной песне времён СССР: «Мы жили по соседству…». Это – к тому, что долго ехать не пришлось: минут десять, не больше. А ещё – к тому, что от здания СКП областная прокуратура находилась в десяти минутах пешим ходом. Так, что разговор получился коротким: уже приехали.

– Здравствуйте, товарищ генерал.

Первым лицом, которое меня встретило, как и требовалось «уставом», было озабоченное лицо «Новичка». Встретило оно меня не совсем «по уставу»: «здравствуйте» вместо «здравия желаю!», зато у самого порога.

– Веди!

Так как лицо встретило меня у входа в приёмную, то я был «препровождён» непосредственно в кабинет «Его Превосходительства». Там моему взору – в числе всех прочих – предстало оно: само «Его Превосходительство». Предстало оно на фоне девственно чистого рабочего стола и всего остального, что должно соответствовать классике ИКД – имитации кипучей деятельности. Посвящённых контраст не удивлял: прокурору некогда было не только заниматься «служебной рутиной», но даже имитировать её.

Центральная фигура композиции висела под самым потолком, словно нарочно исключая из состава версий даже предположение о самоубийстве. Для того чтобы попасть в петлю, низкорослому толстяку-прокурору требовалось хорошенько потренироваться в прыжках на месте – и не один день.

Крюк, за который была привязана верёвка, не вызывал сомнений в надёжности: его вбивали «по спецзаказу» для навешивания австрийской вазы из псевдобогемского хрусталя. Хрусталь, даже сомнительного происхождения – вещь тяжёлая, поэтому господин прокурор мог вешаться со спокойной душой: крюк соответствовал «заявленной массе».