Татьяна Коган - Персональный апокалипсис

Андрей расправился с супом и прошел в комнату, чтобы еще раз оглядеться. Вдоль одной из стен тянулись узкие деревянные полочки, на которых разместились разноцветные камни и минералы, подсвеченные крошечными лампочками по периметру. Он остановился, рассматривая кособокий черный кристалл, похожий на кусок обыкновенного угля.

– Это морион, – послышался за спиной мягкий голос. – Очень непростой товарищ. Считается амулетом магов и некромантов, а простым людям морочит голову и насылает иллюзии. Но мы с ним поладили. Он пробуждает в своем владельце творческое начало, активизирует первобытные инстинкты. Между прочим, фараон Тутанхамон носил своеобразные солнцезащитные очки с тонкими прозрачными пластинками мориона.

Андрей обернулся. Софья стояла в проеме двери в стильном, темно-синем комбинезоне. Собранные в пучок волосы делали ее старше и строже, но забавные черные гвоздики в ушах придавали образу пикантной игривости.

– Фух, – он картинно вытер со лба несуществующий пот. – Я побаивался, что ты наденешь что-то вызывающее и неуместное, и уже приготовился объяснять тебе разницу между пафосной клубной вечеринкой и спектаклем. Но ты и сама разобралась. Очень благородно и скромно.

Софья не стала признаваться Андрею, что цена этого скромного костюма наверняка превышает месячную зарплату сотрудника театра. Хорошо, что она передумала надевать то зеленое платье. Неловко бы получилось.

Они уже выходили на лестничную клетку, когда Немов невзначай обронил:

– Соня, а почему ты не хочешь заняться дизайнерской деятельностью? Очевидно, что у тебя есть вкус и самобытный взгляд. Немного подучиться, и ты заткнешь за пояс некоторых профессионалов.

Он не заметил ее долгий растерянный взгляд.

Софочка сосредоточенно наблюдала за мечущимися по сцене актерами. Они декламировали стихи, заламывали руки, курили, дрались и бились в карты. «Кто все эти люди?» – так и хотелось задать вопрос. Она абсолютно не понимала происходящего, но отвлекать Немова не смела – тот был всерьез увлечен действом.

Дождавшись антракта, она все-таки рискнула спросить, о чем спектакль.

– О Маяковском. Главные герои здесь – персонажи его пьес и поэм.

Софа уловила в голосе Немова нотки неодобрения и продолжать расспросы не стала. Слава богу, она умеет пользоваться Интернетом, дома все сама выяснит.

О поэте девушка знала лишь то, что он писал про партию и паспорт. Но ведь актеры читали стихи про любовь, она явственно слышала! И как это понимать? Понимать Софья начала, когда к неврастеничным героям присоединились три женщины, возлюбленные Маяковского. Раздробленный на десятки образов несчастный поэт взывал к жестоким Музам:

«Хотите – буду от мяса бешеный – и, как небо, меняя тона – хотите – буду безукоризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах!»

Сперва это казалось странным и нелепым, потом просто странным, и вскоре – странным и увлекательным. Софья вслушивалась в стихи – самые необычные из всех, что ей приходилось читать, – и постепенно проникалась симпатией к автору. Перед глазами разворачивалась трагедия поэта, у которого всего было слишком: таланта, боли, любви.

«Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце – холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…»

В романтических фильмах герои-мужчины сходят от страсти с ума, совершают подвиги и бросают к ногам возлюбленной целый мир. Софье нравились романтические фильмы, но она отлично понимала, как далеки они от реальности. Она не питала иллюзий на этот счет: даже Гива – олицетворение заботы и нежности – вряд ли бы пожертвовал ради нее не то что жизнью, а хотя бы частью своего комфорта. Да, мужчины могут увлекаться, привязываться и трепетать от похоти, но женщина всегда будет являться для них лишь частью большого разнообразного мира – но никак не целым миром. Тогда почему звучащие на сцене слова кажутся такими искренними, такими настоящими?

«Чувствую – «я» для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо…»

Почему каждая написанная Маяковским строчка кричит об этой неутолимой жажде – быть рядом с любимой женщиной? Словно бы с первого вздоха, с первого робкого шага, сделанного ребенком, все его существо стремилось лишь к этому мучительному и желанному финалу – воссоединиться со своей потерянной половиной и обрести цельность.

Актеры так убедительно изображали страдание, а цитаты были столь красноречивы, что Софья не на шутку разволновалась, застигнутая врасплох нахлынувшими эмоциями. Чуждая, пугающая идея упорно просачивалась внутрь, сквозь бетонные стены «выгодного» мировоззрения, внушаемого Софье матерью, подругами, любовниками. Девушка неотрывно смотрела на сцену и недоумевала: неужели любить (любить самому!) настолько прекрасно, что стоит всех сопутствующих мучений?