Марк Фурман - Девушка, больница, ночь

Вызов к начмеду удивил Сергея Леонтьевича. Обычно зам. главного после серьезных операций не тревожил хирургов. А тут, когда прооперированный еще не очнулся после наркоза, какие-то дела. Что за срочность?

Однако военная косточка всегда была сильна в Бережном: раз начальство приглашает, надо идти. Подавив раздражение, он вызвал анестезиолога. Пока давление и пульс, в общем-то, соответствовали состоянию Васнецова, и без особых опасений Сергей Леонтьевич покинул палату.

Спускаясь по лестнице, Бережной на ходу поздоровался с сестрой приемного покоя. Нина Анатольевна остановила его:

— Можно вас задержать, Сергей Леонтьевич? Тут такое дело…

— Всегда к вашим услугам, Ниночка. — С ней он мог позволить себе легкую фамильярность: сестра приемного, наряду с Бережным, считалась одним из ветеранов больницы. Они отошли в сторону, и спустя пару минут Бережной узнал о ночном инциденте между врачом скорой и Левашовым.

В душном кабинете Сергей Леонтьевич, едва успел сменить пропотевший рабочий халат на свежую пижаму и выпить стакан тепловатого чая, как в приоткрытую дверь заглянул Левашов. Ловко согнув длинное туловище в дугу, он ухитрился, оставаясь в коридоре, просунуть голову в комнату.

— Уделите пару минут, Сергей Леонтьевич…

— У вас что-нибудь срочное, Виталий? Заходите же, так неловко стоять, — сухо ответил Бережной.

— В общем-то, ничего экстренного. Есть небольшой разговор.

— Знаю, знаю… У молодежи проблем хватает, и все неотложные. Приходите-ка со своим вопросом после обеда, я догадываюсь, о чем вы хотели поговорить. И почаще навещайте Васнецова. Если до операции больной для врача царь, то после нее — и царь, и Бог. А сейчас иду к Бычкову, вызывает…

Бережной подошел к зеркалу, несколько раз провел расческой по густой седой шевелюре, вытер полотенцем покрытый капельками пота лоб. Внезапно до ломоты в висках накатившая слабость, вынудила его опереться о край умывальника, усилием воли он не раз гасил это неприятное, близкое к беспомощности состояние. Только бы не во время операции, как сегодня.

Он поднял руку, чтобы поправить мятый воротничок халата. И вдруг его грудь, как ножевой удар, пронзила нестерпимая боль, от левого соска наискосок сверху вниз до лопатки…

Ивану Ивановичу Чурьянову снился странный сон. Он едет на вызов, но не на машине, в санях, причем сам правит лошадью. Рядом лежит закутанная в тулуп женщина. Вороной конь бойко бежит рысью по укатанной зимней дороге. Кругом ни огонька, лишь высокие, почти в человеческий рост синие сугробы. Уже глубокие сумерки, до темноты он должен успеть. Внезапно посреди дороги возникает ярко освещенное, словно в праздничных огнях, здание. Это больница. Он не опоздал и облегченно вздыхает. Над белой дверью прибит внушительный, как старинный фонарь, колокол из красноватой благородной меди со свисающим кожаным шнуром. Он несколько раз дергает за шнур, колокол гудит, разрывая плотный морозный воздух.

Вдруг огни в здании разом гаснут. Шнурок в его руке раскачивается все сильнее, а звук, наоборот, слабеет. Он бьет ладонями по мертвому металлу, оледеневшими ногами стучит в дверь. Ни звука в ответ. Запоры крепки, и острое чувство отчаянья охватывает его. Он оглядывается и видит, что женщина, отбросив тулуп, выходит из саней. Это совсем юная девушка, в темно-зеленом пальто. Легко и беззаботно, ступая босыми ногами по искрящемуся голубоватому снегу, она подходит к двери, уверенно толкает ее рукой. Створки распахиваются, словно от волшебного прикосновения. Они проходят в просторную, светлую комнату. Это действительно больница. За столом двое мужчин в белых халатах играют в шахматы. Девушка протягивает к ним руки. Один из врачей, молодой красивый парень, встает и молча, уходит. Во втором шахматисте Иван Иванович узнает Южакова.

— Помоги, Петр Эрнестович, — просит Чурьянов. — Понимаешь, срочное дело. Еле успел…

— Я все знаю, — отвечает Южаков. — И откуда едете, и что стряслось. Но прежде напиши бумагу. Садись, вот ручка и чернила. Пиши!

— Но я, же обещал, понимаешь, Петр, обещал!

— Пиши, Иван, иначе народ тебе этого не простит, — грозно приказывает Южаков…

Когда Чурьянов проснулся, то не сразу сообразил, где находится. Лежа в постели, Иван Иванович пытался вспомнить сон, однако никак не мог понять, какую, собственно, бумагу требовал написать Южаков. Постепенно события прошедшей ночи восстановились в памяти, вплоть до утренних звонков Левашова. Понятно, он дал слово этому молодому бессердечному хирургу и сдержит его. Вот только пойдет ли это на пользу молодому врачу? Он еще полежит, поразмышляет. Голова все-таки тяжелая, не то от дежурства, не то от столь фантастического сна.