Вячеслав Воронов - Скальпель

Я был груб с женой, но неудовольствия ей это не доставляло. Я сильно сжимал ее ягодицы, выплескивая страсть, стонал и метался на ней, забыв обычную сдержанность, от которой во время близости мне редко удавалось избавиться. В диком порыве напрягал я мышцы, уподобившись некой сексуальной машине, созданной только для одной цели. Казалось, я забыл обо всем на свете, лишь бесцеремонный голос того типа, слегка приглушенный обстановкой, звучал в голове. «Ты что, не мужик», — молнией проносилось в мозгу; «зачем тебе твое тело», — гремело, как набат. В следующие мгновения я негодовал на эти лезшие откуда-то, словно тараканы из щелей, мысли. Они мешали бы мне, если бы воплощались в неповоротливые полновесные слова. Лишь их мимолетный образ, их дух уместен был сейчас. С раздражением и неприятием хотел я отбросить наваждение, насаждаемое посторонней волей, но это было бесполезно — с регулярностью метронома оно возвращалось вновь и вновь.

Наконец, Марина вскрикнула и вонзила мне в спину ногти; боль принесла мне наслаждение. Я застонал и запустил пятерню в ее волосы, не прекращая движений. Я старался слиться с нею полностью, в одно целое, растянув миг неземного, хоть и отдававшего механицизмом, до конца недостижимого блаженства на всю жизнь. Остановившись, мы пролежали некоторое время неподвижно, замерев, словно гранитные изваяния. Лишь наше тяжёлое дыхание врывалось в тишину ночи. Умиротворившись, я медленно вышел из нее и в изнеможении откинулся на спину.

«Три раза, — пронеслось у меня в голове, — вот сволочь! — здесь уже было больше зависти, чем злобы — есть же типы, которые имеют желание и могут, которым каждая ночь неоднократно приносит сладострастную животную радость. — Да пошел ты!» — в заключение всего, тоже беззлобно, чтобы не изгонять из опустошённого естества остатков удовольствия.

Минут через пять я уже безмятежно спал.

Утром я проснулся рано и, широко зевнув, беззаботно потянулся в постели. Беззаботность эта была временной. Когда остатки сна покинули меня, головой завладел вихрь обычных назойливых мыслей. Вспомнив все, что произошло вчера, я застыл неподвижно, уставившись в потолок.

Я собирался ехать в офис — там накопилось немало дел. Кроме того, сегодня в шесть вечера будут занятия на бизнес-курсах, и я ещё не решил, идти мне туда или нет.

Я вспомнил, о чем рассказывал вчера лектор, и подумал, что все это действительно могло помочь в реальных делах, помочь выйти на новый уровень и больше зарабатывать. Весь мир, словно обезумев, галопом двигался в неизвестном направлении, все менялось на глазах, цены росли, людьми овладевали новые пристрастия, а старые уходили в небытие. Нравственные нормы, казавшиеся незыблемыми, рушились, а вместо них под убедительный шелест купюр утверждалось в своем основании что-то новое. Под это приходилось подстраиваться, чтобы не закончить своих дней на свалке.

Я подумал, что лектор, прилично одетый, излагавший интересные и нужные вроде бы вещи — все-таки порядочная сволочь. Конечно, ему самому такая мысль вряд ли приходила в голову. Он, этот доверительно выглядевший лектор, старался помогать таким, как я, подстраиваться под катящийся под гору мир, вместо того, чтобы попытаться этот упадок остановить. Излагая все красивыми словами, он навевал смирение, хотя на первый взгляд такого впечатления не создавалось. Дерзайте, делайте — вещал он, но дерзновение заключалось у него в рамки, выходить за которые было чревато. Работайте головой, верьте в успех, прививайте себе нужные качества — все это сейчас казалось мне неестественным и гадким.

Тот, другой, проводивший «занятия» по телефону, теперь мне нравился больше. Он был циничным, что обнажало суть вещей, прямым, как путь солдата, марширующего строевым шагом. То, что другие маскировали под красивыми словами, он называл своими именами, чем открывал глаза на реальный мир и его законы.

«Еще надо бы выяснить, кто он такой», — подумал я, но без вчерашней злобы и напора. Я так и подумал: «Надо бы», — и это приоткрывало лазейку для бездействия. Я удивился тому, как быстро нашло на меня успокоение и смирение. Мне уже не хотелось, ползая на четвереньках, выискивать по закуткам квартиры микрофоны и видеокамеры, и даже не хотелось думать, как это все было возможно. Словно туман окутал мою голову, перекрывая выход пытливости и воображению, оставляя функционировать лишь инстинкты.

В спальню неторопливо, с привычной гримасой недовольства на лице вошла Марина. «Привет», — произнесла она холодно, сняла халат, оставшись в одних трусиках, и принялась облачаться в черные облегающие брюки. Я пробормотал в ответ приветствие и с вожделением взглянул на нее. Груди ее были небольшими, но упругими, с призывно торчавшими сосками. Я скользнул взглядом по её стройной фигуре, и почувствовал, как во мне разгорается желание. Плоть моя начала укрепляться, соорудив из легкого одеяла заметный горбик. «Вот почему сегодня веселее — инстинкты, это же прекрасно. Три раза», — вспомнил я и подумал, что это было бы неплохо.