Линн Уэйнгартен - Последние записки красивых девушек

– Ничего не понимаю, – сказала Джун.

– Другого дневника у меня нет. Все остальное будешь напоминать мне ты. – Делия улыбнулась. – Это мальчики, с которыми я целовалась. Я так мелко пишу, потому что список, думаю, будет очень длинный, а хочется сохранить его на всю жизнь. – Подруга указала на первое имя, Фразер Холмс. – С этим мы учились в первом классе. Он потом еще хотел засунуть мне палец в нос, маленький извращенец.

Джун еще ни с кем не целовалась, хотя недавно разрешила одному симпатичному мальчику в автобусе сделать глоток воды из своей бутылки, и тогда казалось, это что-то : ведь его рот был там же, где и ее, и все такое. Ну а теперь, когда рядом Делия, ее новая подруга и ровесница, которая целовалась – Джун быстро сосчитала – с пятью парнями, она полностью осознала, какая же еще глупая.

– Ты много целовалась, – сказала Джун. Это прозвучало как комплимент.

Делия рассмеялась.

– Ну, я не уверена, что первые два идут в счет. Хотя, пожалуй, да…

Джун посмотрела на губы Делии – она пользовалась блеском для губ со вкусом манго. Странно, если просто смотришь на рот, на большинство ртов, во всяком случае, то сразу и не скажешь, много народу их целовало или нет. А вот по Делии сразу видно.

Делия пожала плечами и продолжила:

– Интересно, почему именно ртом мы делаем столько всего важного? Целуемся, рассказываем секреты, едим торт. Даже не знаю.

– А ты не боишься, что твой список найдет мама или еще кто-нибудь?

Делия покачала головой.

– Я его спрятала в надежном месте. И это здорово, потому что, если этот придурок узнает, он меня точно прибьет. Как будто ему есть дело до того, чем я занимаюсь. – Делия наклонила голову набок и прикусила губу, так много раз поцелованную. – И еще достает, что хреновой туче народу есть дело до твоего тела, особенно если ты девочка. У парней все не так. Но ведь это твое тело, и нечего лезть в чужие дела… разве что это твой сутенер или, может, пластический хирург. Или пусть меняют пол. Тогда типа можно. – Делия высунула язык. Они дружили всего пару месяцев, но Джун уже достаточно хорошо ее изучила – сначала Делия скажет что-нибудь серьезное, а потом непременно добавит что-нибудь смешное. И мир вокруг внезапно кажется одновременно больше и меньше, более серьезным и менее серьезным. И Джуни не могла перестать радоваться, как же ей повезло, что она встретила эту девочку.

– Теперь, когда я показала тебе этот список, мы самые что ни на есть лучшие подруги, – продолжала Делия. – Знаешь, как у влюбленных: сначала они ходят на свидания, а потом дают друг другу ключ от своего дома, и тогда понимают, что у них настоящая любовь. – Делия помолчала и улыбнулась. – Правда, мы-то с тобой и так об этом давно знаем…

При солнечном свете обуглившееся дерево кажется еще чернее. Скорее перевожу взгляд на дом. Воскресное утро. Прислушиваюсь, нет ли какого движения в доме, хотя знаю наверняка: сейчас там никого нет – мать и отчим Делии в церкви, если вообще в городе.

Я не готова. Но если ждать, пока буду готова, то вообще никогда на это решусь. Начинаю обратный счет – три, два, один. Делаю вид, что Делия рядом, берет меня за руку и тащит за собой. Я бегу.

Прохожу через задний двор, поднимаюсь на веранду. Открываю москитную сетку, сердце бухает в ребра. За ней лежит ряд камней. Смотрю на серый, третий с краю – гладкий, поблескивает на солнце. Приподнимаю его, а под ним, как всегда, лежит ключ – потемневший от времени и холодный на ощупь.

Вставляю ключ в замок, а потом… вхожу в кухню Делии, впервые за год.

В нос ударяет знакомый запах. Не то освежитель воздуха, не то свежая после ремонта краска, хотя дом давным-давно не обновляли, но именно так пахнет в доме Делии, точнее не скажешь. Делия говорила: «Похоже на декорацию телешоу восьмидесятых годов». Линолеум на полу, желтые стены и шкафчики из пластика под дерево, который намного дороже настоящего дерева. Делия говорила, что отчим уверял, мол, все тут «по последнему слову техники», и очень потешно его изображала.

Взбегаю по лесенке, покрытой кремовой ковровой дорожкой, в холл – и чуть не задыхаюсь от воспоминаний. Стараюсь отогнать их – сейчас не время.

В конце холла с потолка свисает толстая веревка. Поднимаю руку и тяну. Из люка медленно выползает лестница на чердак, сложенная пополам, словно поджатые ноги.

Лестница разворачивается, распространяя запашок сырости и плесени. Лезу наверх, а сердце чуть не выпрыгивает из груди. Дергаю за веревочку, и загорается лампочка, освещая помещение желтым светом.