Татьяна Коган - Клуб для избранных

— Где я?

— В больнице. Вас привезли в плохом состоянии, с ранами предплечья, голени и бедра. Вы можете сказать, что с вами случилось? — допытывалась немолодая медсестра, записывая что-то в медицинской карте.

— На меня напали собаки, — пробормотал он, скосив взгляд на больничную рубаху, а затем на забинтованную руку. Сколько же времени он провел в отключке, если его успели привезти, зашить и перевязать?

— У вас огнестрельное ранение бедра, — строго сообщила медсестра. — Правила обязывают нас сообщать в полицию о подобных случаях. У вас есть родственники, с которыми вы бы хотели связаться?

Майк отрицательно мотнул головой:

— Нет, никому не нужно звонить. Я в порядке…

— В таком случае я приглашу в палату представителя полиции, он задаст вам несколько вопросов.

Пятнадцать минут спустя медсестра вернулась в палату с озабоченными видом. Судя по всему, сумбурный и эмоциональный рассказ пациента показался полицейскому бредом и проявлением спутанного сознания. Сперва представитель закона сосредоточенно внимал, но с каждой минутой его лицо приобретало все более недоверчивое и сердитое выражение, пока он наконец не ушел, пообещав, что вернется позже.

Медсестра проверила пульс и зрачки, сделала очередные пометки и велела отдыхать:

— Скоро вас навестит лечащий врач, а сейчас попробуйте поспать. Вы потеряли много крови, вам необходим покой.

То ли из-за накопившейся усталости, то ли из-за препаратов, которыми его накачали, Нолан отрубился сразу же, едва голова коснулась подушки.

Ему снился странный сон. Он точно знал, что спит, осознавал свое дремлющее неподвижное тело и при этом не имел возможности управлять им. Сквозь сомкнутые веки он чувствовал чей-то прожигающий взгляд, затем что-то кольнуло в сгиб локтя, и пол неожиданно дрогнул, стены покачнулись и плавно двинулись мимо, как пейзаж в окне поезда. Майк то ли низко летел над землей, то ли его кто-то волочил по полу или вез на каталке… Издалека доносились неразборчивые голоса, тихий писк больничных приборов, мерное жужжание кондиционеров… Хлопали двери, и еле уловимый неприятный запах постепенно усиливался, становясь ядовитым, раздражающим.

А потом наступила полная тишина, словно его погрузили в бочку со смолой и намертво запечатали. Все звуки и запахи исчезли, и только холод — все более навязчивый, проникающий сразу со всех сторон, — опутывал тело.

Тональность сна изменилась. Теперь происходящее вызывало не отрешенное любопытство, а дискомфорт. Память возвращала Майка в далекое детство, в красивый пригород с чистыми широкими улицами и дикими рощами, где поздно вечером выли койоты, а утром ярко светило солнце и золотило вершины гор, пушистые белки выпрашивали орехи, пахло хвоей и полевыми цветами. И тот день был погожим и радостным, трава стелилась под теплым ветром, впереди были долгие каникулы и череда таких же погожих, радостных дней. Он плескался в маленьком озерце, неприлично счастливый, а до трагедии оставались считаные минуты.

Перед глазами взорвалась вспышка, оживив некогда испытанный ужас, и Майк мгновенно очнулся. Несколько секунд он пребывал в прострации, дезориентированный, не понимающий, где находится. Он открыл глаза — и даже поморгал, чтобы в этом убедиться, — но его окружал кромешный мрак. Нолан попытался позвать на помощь (может, у него посттравматический шок? Пусть медсестра даст ему волшебную таблетку!), но не смог открыть рот. Предположение о том, что парализован, он отмел сразу же: язык двигался, веки тоже. Ему даже удалось что-то промычать — но членораздельные слова не складывались.

Майк хотел ощупать лицо, однако руки не получилось оторвать от тела — их будто прижало центробежной силой, и сколько бы усилий он ни прилагал, тело не желало выполнять команды.

Единственное, на что хватило сил, — слегка согнуть колени, оторвать лопатки и задрать голову вверх, максимально напрягая шею. Его лоб уперся в гладкую холодную поверхность. Удерживая туловище полусогнутым, он наклонился влево и почти сразу уперся в стену. Справа, сантиметрах в сорока, тоже была стена. Майк откинулся на спину, заставляя себя не паниковать. Нет. Его не могли похоронить заживо. Да и гробов металлических не бывает. Если только… Если только он не в холодильной камере морга!

Стоп. Нужно мыслить логически. Допустим, его по ошибке приняли за мертвеца — маловероятно, но как версия подойдет. Тогда почему он не способен пошевелиться, словно его спеленали, как мумию? Такое впечатление, что его обмотали чем-то вроде… скотча? Разве трупы в морозилку кладут не нагишом?