Гарри Кемельман: В понедельник рабби сбежал

— Но отказаться от работы…

— Я смогу получить другую, когда мы вернемся. И не забывай, существует вероятность, что эту я так или иначе могу потерять.

Она улыбнулась.

— Хорошо, Дэвид. Я напишу своей тете Гитель.

Теперь пришла его очередь удивляться.

— А причем здесь она?

Мириам сложила газету и аккуратно положила ее рядом с собой.

— Я соглашалась со всеми твоими важными решениями, Дэвид. Я согласилась, когда ты отказался от работы в Чикаго, за которую платили так много, — потому что тебе не понравился сам тип конгрегации, — хотя мы жили на мою зарплату машинистки и на твои случайные заработки по праздникам в каком-нибудь маленьком городке. Потом была работа в штате Луизиана, которую ты не захотел. И место помощника раввина в Кливленде, где платили больше, чем обычно платят недавнему выпускнику семинарии, — ты сказал, что не хочешь подстраиваться под кого бы то ни было. И когда ты хотел оставить работу здесь, при Шварце, я согласилась с этим, несмотря на то, что носила в это время Джонатана и вовсе не горела желанием переезжать в другой город и искать место, где буду жить с грудным младенцем. Теперь ты хочешь рискнуть этой работой ради возможности уехать и пожить некоторое время в Иерусалиме. Я опять следую за тобой. Ты отвечаешь за общую стратегию. Но ты слабоват в тактике. Если мы собираемся жить в Иерусалиме в течение нескольких месяцев, нам понадобится место, где остановиться. Мы не можем жить все это время в гостинице. Мы не можем себе этого позволить. Кроме того, в гостинице ты всегда скорее гость, чем местный житель. Поэтому я напишу тете Гитель, которая живет в Израиле со времен британской оккупации. Я напишу ей о наших планах и попрошу арендовать для нас квартиру.

— Но она живет в Тель-Авиве, а я хочу остаться в Иерусалиме.

— Ты не знаешь мою тетю Гитель.

Берт Рэймонд открыл собрание.

— Обойдемся, пожалуй, без чтения протокола прошлого заседания. Там ничего особенного, насколько я помню.

Бен Горфинкль поднял руку.

— Я бы хотел заслушать протокол, господин председатель, — спокойно сказал он.

— Ну, конечно, Бен. Ты не прочитаешь протокол, Барри?

— Берт… я хотел сказать — господин председатель, я не переписывал его. Я имею в виду, что у меня только мои заметки, что-то вроде черновика.

— Ничего страшного, Барри. Я уверен, что Бен не станет обращать внимание на небольшие грамматические ошибки…

— Но я хотел сказать, что раз они в таком виде, а ничего особенного мы на последнем собрании не принимали, то я решил вообще их не брать.

Высокий, привлекательный молодой президент, свой парень, был всеобщим любимцем, и не хотелось смущать его понапрасну; ему было явно неудобно за небрежность секретаря.

Горфинкль пожал плечами.

— Ладно, раз ничего не принимали, тогда не имеет значения. — С этим новым правлением было так много серьезных разногласий, что выражать недовольство по поводу мелочей, вроде непрочитанного протокола казалось бессмысленным.

— Хорошо, — сказал президент с благодарностью, — тогда займемся важным вопросом этого заседания. Что вы думаете по поводу письма рабби?

Снова Горфинкль поднял руку.

— Я, должно быть, пропустил что-то на последнем собрании. Ни о каком письме от рабби я не слышал.

Президент расстроился.

— Тьфу ты, конечно, не знаете, Бен. Я получил его на неделе, поговорил с ребятами и решил, что все уже знают. Я получил от рабби письмо, в котором он просит об отпуске на три месяца с начала года.

— Могу я увидеть письмо?

— Вообще-то я его не принес, Бен. Но там нет ничего — только то, что я сказал. Что-то вроде: «Пожалуйста, считайте это просьбой о трехмесячном отпуске». Обычное деловое письмо.

— Он не объяснил причину своей просьбы?

— Нет, только то, что я сказал вам…

— А я скажу вам, что это уловка, — вмешался Стэнли Агранат. — Его интересует не отпуск. На самом деле его интересует контракт. Он посылает это письмо, и нам приходится идти к нему и спрашивать: «Что происходит, рабби?» Он отвечает, что хочет уйти на три месяца. Тогда мы говорим: «Но рабби, вы не можете так вот уйти на три месяца в середине года. У вас здесь работа». Тут он делает круглые глаза и говорит: «О, у меня работа? А где мой контракт?» И тогда нам приходится заискивать перед ним и объяснять, что у нас еще не было возможности заняться вопросом контракта, и как нам жаль… в общем, все такое дерьмо. Мы вынуждены обороняться, понимаете? Это просто уловка.