Ян Флеминг - Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун

Бонд вздрогнул. Он уже смирился с мыслью, что вовлекает в эту дикую, непредсказуемую цепь насилия, которое было неизбежно в его профессии, посторонних, в сущности, людей, но толкать на эту стезю убийства несовершеннолетнего подростка было ему в новинку. Он надеялся всем сердцем, что сравнительная необразованность, свойственная, в целом, греческой молодежи, убережет Янни от развращающего влияния смертоносного оружия, которому после такого эпизода с легкостью поддался бы его британский сверстник. Лучше не думать об этом. Заставив себя улыбнуться, он спросил:

— А что было у тебя, Нико?

— Ничего из ряда вон. Мои приятель тоже хотел было пострелять, но как только «заговорил» «томпсон», парень почему-то замешкался. Я только того и ждал — выбил у него пистолет и тут же пустил пули ему в лицо. Пустяки.

Вдруг откуда-то спереди раздался крик Янни. Все трое разом обернулись и посмотрели туда, куда указывал палец юноши. На поверхности моря ничего не было видно. Лишь стального цвета вода, чуть тронутая пурпуром занимающегося рассвета, мирно плескалась там, где только что чадил катер.

Утро было великолепное. Поднявшийся на море северный ветер «мельтеми» сдувал пенистые верхушки волн, однако с южной стороны острова Враконис он создавал лишь приятное ощущение движения, волнуя поверхность воды мелкой зыбью, отчего та становилась похожей на гигантское, сделанное из жидкого синего камня зеркало, которое непрерывно стремилось на юг и непрерывно возобновлялось у кромки берега. А в доме на безымянном осколке острова вообще чувствовалось лишь легкое, навевавшее прохладу движение воздуха. Порою оно усиливалось, и тогда колыхались некрашеные льняные шторы и шелестел ворох бумаг, лежавших на продолговатом шведском столе у окна.

Сидевший за столом со стаканом чая генерал-полковник Игорь Аренский чувствовал в теле сладостную истому. Это была его первая секретная миссия за пределами Советского Союза, хотя, будучи высокопоставленным чиновником Комитета государственной безопасности, он, естественно, часто выезжал за рубеж под видом члена торговых делегаций, администратора художественных коллективов и т. д. Кроме того, последние пять лет он проработал советником Советского посольства в Вашингтоне.

Аренский сложил руки на плешивом затылке и вперился взглядом в мирное пространство Эгейского моря. Для человека с его опытом наблюдать за выполнением мер, призванных обеспечить безопасность делегатов конференции, было делом несложным. Вся настоящая работа была проведена еще в Москве несколько недель назад. Проделывать весь этот путь лишь для того, чтобы проследить за работой отлаженного безотказного механизма, который сам же он и создал, было, как признавался он, оставаясь наедине со своей профессиональной совестью, совершенно излишним. Полдюжины его сотрудников — к примеру, этот красавец армянин, черноглазый Геворк, — справились бы с заданием не хуже его самого. Это была одна из тех прописных истин, которую эти «е… ные политики» никак не могли усвоить. Мысля лишь понятиями чина, рубля, протокола, они неизменно требовали участия старших офицеров госбезопасности, когда речь шла об охране и безопасности дипломатов высокого ранга. Как будто этим грязным арабам или левантинцам не все равно, кто перед ними — видный работник «аппарата» или патрульный милиционер из захолустья.

И все же — грех жаловаться. Выбраться не ненадолго из Москвы было хорошо уже потому, что даже такое короткое путешествие помогает оставаться в курсе событий в мире. И хотя ни климатом, ни комфортом это теперешнее его пристанище никак не могло сравниться с его севастопольской виллой, жизнь здесь вполне устраивала его. Обитатели дома были, по большей части, людьми малообразованными, грубыми и недоверчивыми, но контакты с ними ему удалось свести к минимуму, ограничив их лишь служебными вопросами. Правда, один контакт он все же поддерживал — с сыном местного рыбака. Жизнь баловала Игоря Алексеевича.

Несмотря на то, что сам Аренский это категорически отрицал, он был политиком самой высокой пробы. При Берии, бывшем министре государственной безопасности, он вел себя с какой-то вдохновленной свыше осмотрительностью, не заводя ни друзей, ни врагов, и при этом не нажил опасной репутации индивидуалиста. Его не вполне обычные сексуальные пристрастия парадоксальным образом не шли ему во вред, ибо, по молчаливому согласию обитателей кремлевских коридоров, эта сфера жизни была вне огня критики. Когда Берия пал, и вместе с ним в вихре кровавых событий, последовавших за смертью Сталина, канули и его вассалы, Аренский переместился на более высокую ступень служебной лестницы. Он не был ничьим выдвиженцем: надежный, молчаливый и обстоятельный, он был готов служить всем, чем весьма и устраивал политиков.