Себастьян Фитцек: Я – убийца

Карина грустно улыбнулась:

– Эту фразу он подхватил из телевизора. А ты, к сожалению, единственный защитник по уголовным делам, которого я знаю.

Штерн избегал смотреть ей в лицо. Вместо этого уставился себе под ноги на глинистую землю, словно его кожаные туфли ручной работы могли подсказать, как лучше всего реагировать на эту бессмыслицу.

– И? – услышал он голос Симона.

– Что «и»? – Штерн взглянул мальчику прямо в глаза и удивился, что тот снова улыбается.

– Вы теперь мой адвокат? Я могу вам заплатить.

Симон не без труда достал из кармана джинсов маленькое портмоне.

– Деньги у меня есть.

Штерн покачал головой. Сначала слегка, потом все энергичнее.

– Есть, есть, – запротестовал Симон. – Честно.

– Нет, – ответил Штерн, с негодованием глядя не на Симона, а на Карину. – Дело вовсе не в этом, я прав? Ты ведь вызвала меня сюда не в качестве адвоката?

Теперь настала ее очередь потупиться.

– Нет, не как адвоката, – тихо созналась она.

Штерн тяжело выдохнул и швырнул неиспользованный зонт обратно в багажник. Потом отодвинул в сторону портфель, который лежал там, приподнял пластиковую крышку и вытащил вместе с аптечкой ручной фонарик. Проверил луч света: направил на покосившийся сарай для инструментов, на который до этого указал Симон.

– Ладно, тогда давай покончим с этим.

Он погладил Симона свободной рукой по голове и сам не поверил, что сказал это десятилетнему мальчику.

– Покажи мне точное место, где ты убил человека.

Симон повел его за сарай. Много лет назад там находилась двухэтажная производственная постройка. Но потом она сгорела, и сейчас на фоне облачного вечернего неба из земли торчали лишь обуглившиеся фрагменты стен, напоминавшие изуродованные ладони.

– Видишь, здесь ничего нет.

Карманный фонарик медленно блуждал по руинам.

– Но он должен лежать где-то тут, – ответил Симон, словно речь шла о потерянной перчатке, а не о трупе. У мальчика тоже был крохотный фонарик. Пластиковая флуоресцентная палочка, которая при надламывании светилась в темноте.

– Из волшебного ящика, – объяснила Карина Штерну. Видимо, помимо сеанса регрессивного гипноза мальчик получил на день рождения и нормальные подарки.

– Мне кажется, это было там, внизу, – возбужденно сказал Симон и сделал шаг вперед.

Штерн проследил за его вытянутой рукой и посветил в сторону бывшей лестничной клетки, от которой теперь остался лишь вход в подвал.

– Но мы не можем туда спуститься. Это опасно для жизни.

– Почему? – спросил мальчик, неуклюже перетаптываясь в своих кедах на сложенных горкой кирпичах.

– Останься здесь, милый. Это все может обрушиться. – В голосе Карины звучало непривычное беспокойство. Раньше в присутствии Роберта она всегда была весела. Словно хотела компенсировать постоянно тлеющую в нем меланхолию избытком жизнерадостности. Но сейчас ей вдруг стало страшно, что Симон ведет себя как невоспитанный пес, которого отпустили с поводка. Он просто побежал дальше.

– Смотрите, там вход! – неожиданно крикнул мальчик.

И пока оба продолжали протестовать, его кудрявая головка исчезла за железобетонной балкой.

– Симон! – закричала Карина.

Штерн поспешил вслед за ним, неловко перешагивая через строительный мусор. В темноте он несколько раз оступался и порвал штанину, зацепившись ею за ржавую проволоку. Когда наконец добрался до входа в подвал с черной как сажа деревянной лестницей, Симон, спустившийся уже ступеней на двадцать, заворачивал за угол.

– Немедленно выходи оттуда! – крикнул Штерн в глубь шахты и сразу проклял необдуманный выбор слов. В ту же секунду он понял, что воспоминания, которые будила в нем эта фраза, были хуже всего, что могло с ним здесь случиться.

«Выходи оттуда. Милая, пожалуйста. Я помогу тебе…»

Это была не единственная ложь, которую он внушал тогда Софи через запертую дверь ванной комнаты. Безуспешно. За четыре года они чего только не перепробовали. Все техники и способы лечения, пока наконец не раздался долгожданный звонок из клиники репродуктивной медицины. Положительный результат. Беременна. Тогда, почти десять лет назад, ему показалось, что некая высшая сила по-новому настроила компас его жизни. Стрелка вдруг стала указывать на счастье в самой его сверхчистой форме. К сожалению, в таком положении она оставалась недолго. Штерн успел только украсить потолок новой детской светящимися звездами и вместе с Софи выбрать детскую одежду. Феликс ни разу ее не надел. Его похоронили в ползунках, которые медсестры надели на него в роддоме.