Андрей Щупов - ДОНОРЫ. Фантастика и приключения

Как было ни было, но закравшиеся сомнения следовало срочно разрешить, и с монетами в горсти он решительно двинулся к игровым автоматам. Место после неудачливого игрока никто еще не занял, и Виктор отважно наполнил монетоприемник, дернув за металлический рычаг. А дальше… Громко заиграла бравурная музыка, на прокрутившемся экранном барабане высветился ряд из пяти долларовых значков. Обвально зазвенело в металлических недрах автомата, в бункер хлынул поток долларовых монет.

Виктор ошарашено взирал на сыплющиеся деньги, а позади него воцарилась гробовая тишина. Бармен даже музыку выключил. Виктор не оборачивался, но чувствовал, что весь зал сейчас сверлит взглядами его спину.

– Чего застыл, придурок? – тихо шепнул сосед справа, полный увалень со шрамом на лбу. – Забирай бабло и сваливай по-шустрому.

Слепо кивнув, Виктор начал выгребать монеты, пересыпая их в сумку и карманы. Все делалось машинально, он мало что понимал. Да, ешкин кот! – ему не должно было повезти, но повезло, и это рушило все умопостроения Борхеса и Рупперта. Ведь только что – буквально минуту назад он вполне грамотно рассудил, что везение и невезение должно касаться исключительно судьбоносных явлений, но разве сейчас он нуждался в деньгах?

До конца так и не очистив бункер, он шатко приблизился к стойке. вывалил перед барменом приличную горку сияющих монет.

– Всем выпивки за мой счет, – не слишком уверенно произнес он. – Не хватит, добавлю…

– Будет сделано, – не пересчитывая, бармен смахнул деньги в подставленный лоток, а от столиков к нему уже потянулись люди с бокалами. Посетители оживленно гомонили, обсуждая успех незнакомца, несколько ладоней крепко хлопнули Виктора по спине. Ему показалось, что одна шлепнула по пояснице – в опасной близости от поясной сумки.

Но в целом, как ему подумалось, он поступил весьма мудро: как-никак – поделился, посетителей задобрил… И было удивительно, что тот же сосед по игровым автоматам, проходя мимо, вновь шепнул:

– Дурак же ты! Теперь точно не сбежишь…

Виктор промолчал. Сбегать он и не думал. Да и от кого? Разве что от верзилы с кроличьим глазом. Этот и впрямь взирал на него с ненавистью. Кстати, и выпивкой дармовой не заинтересовался – стоял себе на отшибе, цедил пивко из кружки и наблюдал за Виктором. Да и черт с ним!..

Взяв себе еще один бокал сока с ломтиком какой-то засахаренной фруктины, Виктор вернулся за столик. Уходить сразу, по его разумению, было глупо. Да и не хотелось спешить. Куда лучше – посидеть, пораскинуть мозгами, проанализировать случившееся.

Что там преподавали у него в институте учителя математики? про теорему Байеса и Лапласа Виктор помнил довольно смутно. Еще, кажется, была обратная вероятность – то есть, искомая вероятность неуспеха. Если, значит, вероятность удачи – скромная, то обратная вероятность будет напротив – весьма слоновьих пропорций. Но если у него с первой же попытки выпал джекпот, а должно было, по идее, случиться обратное, то к каким же выводам он должен придти? Что-то судьбоносное зависит от этого выигрыша? Может, некое счастливое возвращение былого облика? Или что-либо иное?..

Виктор поднял голову и вновь столкнулся взглядом с верзилой у стойки. Единственный глаз его продолжал гореть ненавидящим огнем. Антипатия угадывалась столь явно, что неприятное чувство, исчезнувшее после приключения с машиной, немедленно вернулось. В мышцах зародился нехороший зуд. Но главное – Виктор вновь почувствовал трепет ВЕРНУВШЕЙСЯ ВОЙНЫ – ощущение, давненько им не испытываемое.

Человек, перенесший хоть раз настоящий артобстрел, отлично знает, как страшно и глухо вздрагивает при этом земля. Близкие ее объятия не успокаивают, скорее – наоборот, а гул разрывов болезненно сливается с толчками собственного сердца. И более чем очевидно, как нелепо и фальшиво отражен весь этот ад на мириадах клокочущих огнем кинолент. Война – подобие архипелага, на каждом из островов которого проживает страх, выражающийся в сотнях всевозможных оттенков. Трудно и мерзко, но к чужой смерти можно привыкнуть, к своей – никогда. Притупляются чувства, предельно правдивой становятся речь, душа покрывается мертвенными струпьями, и все же подниматься в атаку под пулями даже в двадцатый и сороковой раз – чертовски сложно. Может быть, даже сложнее, чем в первый, потому что уже не по рассказам знаешь, как до обидного просто столкнуться с крохотным кусочком металла, летящим навстречу. Потому что, своими руками выпустив сотни подобных дьявольских посланцев, заранее готов испустить стон, вообразив собственную развороченную грудь, кровоточащий живот, изувеченное лицо. И все это может быть результатом одного-единственного попадания, одной крохотной случайности и вашего конкретного невезения. Пугающее видение навещало во снах, картинка обретала не только цвета, но и пугающие звуки с запахом и ощущением боли. Чувство страха въедалось в мозг – все равно как грязь под ногти, только вот избавиться от него было стократ труднее, чем от грязи. Виктор знал: у кого-то на подобную реабилитацию уходят месяцы и годы, у кого-то может не хватить и всей жизни. Для одних зуд, поселившийся глубоко внутри, становится привычным, те же, кто не может к нему привыкнуть, в итоге сходят с ума. И он отлично понимал тех ребят, что, покинув войну, спустя месяц или два с растерянностью в сердце возвращались на фронт. Это походило на кессонную болезнь, когда стремительное выныривание на поверхность угрожает бедой. Следует срочно возвращаться обратно и возобновлять подъем, выдерживая длительную декомпрессию. Правда, роскошь щадящего подъема выпадала на долю очень немногих, и подобно подавляющему большинству, очутившись вне выстрелов, вне схваток и плена, Виктор долгое время испытывал обморочное головокружение. Общепринятый быт с трехкратным питанием и восьмичасовым рабочим днем, с вечерним телевидением и обязательной газетой так и не сумел уберечь его сознание. Он пришел в себя, но от ощущения войны так и не избавился. И сейчас, сидя в кафе, к собственному ужасу Виктор почувствовал поднимающееся из неведомых глубин животное удовлетворение. Он вновь возвращался ТУДА – в стихию кровавого грохота. Нескольких острых событий оказалось вполне достаточно, чтобы всколыхнуть в нем солдата – существо, ненавидящее страх и воюющее с ним ежедневно и ежечасно. Глядя в лютоватый, налитый кровью глаз парня у стойки, Виктор позволил себе снисходительно улыбнуться. Чему быть, того не миновать, и кто знает, возможно, благодаря этой ухмылке, обормот у стойки не разобьет чьих-нибудь зубов и не сграбастает в пятерню случайно подвернувшуюся шевелюру.