Кристи Крейг - Заткнись и поцелуй меня

Повернувшись к Мэтту, Мария увидела, как головной убор опять летит на землю. Если он наклонится, то вновь сверкнет перед зрителями задом.

– Да чтоб вас всех!

Она перепрыгнула через ограждения и с высоко поднятой головой направилась прямо к центру арены. Затем схватила Мэтта за руку и потащила прочь, игнорируя разрывавшие толпу крики и свист.

– Куда мы идем? – поинтересовался Мэтт, когда шум немного стих.

Мария затолкнула его в женскую палатку и встала перед ним, уперев кулаки в бока.

– Зачем ты это сделал?

Мэтт скрестил руки на широкой груди. Несмотря на бледность кожи и нелепость наряда, выглядел он чертовски сексуально. Мария изо всех сил боролась с собой.

– А ты как думаешь? – Мэтт шагнул вперед. – Я люблю тебя.

Она сморгнула слезы и попыталась придумать, как бы упростить предстоящий разговор. Вот только способов не было. Придется просто поверить, что Мэтт действительно все поймет…

– Что, если я скажу… что, возможно, не смогу подарить тебе ребенка?

Он выглядел озадаченным.

– Ты к чему?

Вздохнув, Мария выпалила все сразу. О себе и Хосе, о ребенке, о словах врача после операции. На лице Мэтта отразилось потрясение.

– Прости, – вымолвила она.

Сердце Марии кричало, что он скажет, мол, это неважно. Но выражение его лица говорило о другом. Мэтту важно, еще как важно. Развернувшись, она пошла прочь.

Он схватил ее за руку, но Мария вырвалась.

– Не надо, Мэтт. Я знаю, ты отличный парень, но ты заслужи…

– Прекрати! – Мэтт прижал ладонь ко лбу. – Ты… ты не поняла. В шоке ли я? Да, черт возьми. Но больше я злюсь на тебя за то, что не рассказала о потере ребенка. Я не расстроен из-за твоей проблемы. Меня это не волнует. Но, блин, Мария… ты потеряла малыша – это же адски больно. Как можно скрывать подобное от того, кому ты дорога?

– Полагаю, так же, как скрывать наличие ребенка, м? – парировала Мария.

В его глазах сверкнуло понимание.

– Да, думаю, примерно так. – Мэтт вздохнул. – Ты потому меня оттолкнула?

Она сглотнула ком страха:

– Нет. Ты сказал, что хочешь еще детей. И несправедливо…

Он ущипнул себя за переносицу:

– Твою мать, Мария. Хочу ли я нашего совместного малыша? Да. Но если по каким-то причинам не получится… ну и что, блин? Есть программы усыновления. Взгляни на себя, на то, как сильно ты любишь Рэдфута. Мы можем точно так же помочь другому ребенку. Черт, может, даже двум.

Мария не понимала, что плачет, пока Мэтт не смахнул слезинку с ее щеки. Глядя ему в глаза, она озвучила еще один свой страх:

– А что, если я не понравлюсь твоей дочери?

Мэтт усмехнулся:

– Она полюбит тебя. Я забираю ее на следующие выходные, и хочу, чтобы вы встретились. – Он наклонился вперед. – Поэтому, прошу, скажи это.

– Что сказать?

– Что любишь меня. Я, кажется, уже трижды признался, а ты так и не ответила.

Мария улыбнулась и подтянула его лицо к своему.

– Я люблю тебя, Мэтт Гудсон. Полюбила уже на втором свидании, а сегодня, увидев, как ты на арене…

– Выставляю себя на посмешище?

– Да, полным дураком, – рассмеялась она. – Увидев тебя там, я поняла, что влюбляюсь снова. И снова…

– Полагаю, это все-таки правда.

– Что? Что белые не умеют танцевать?

Мэтт расхохотался, запрокинув голову.

– Нет, что любовь всех превращает в глупцов.

– Кажется, я не возражаю побыть такой вот дурочкой, – заметила Мария и поцеловала его.

Хосе наблюдал за продолжением пау-вау, чертовски гордый тем, что успешно выполнил задание и порадовал отца. Кажется, впервые в жизни. Внезапно отец очутился рядом.

– Думаю, мы справились, сынок. – Он положил руку на плечо Хосе.

– Да, справились, – согласился тот, не отрывая взгляда от женщин, шагающих к центру арены. – Когда следующий пау-вау?

– В октябре. Может, у тебя получится приехать.

– Да-а, может, получится.

Хосе вытер вспотевший лоб. Температура будто подскочила градусов на десять, барабаны сменили ритм. Хосе задрал голову. Солнце висело низко над горизонтом, окрашивая небо в розовые и фиолетовые оттенки. Затем вновь посмотрел на танцоров, которые как раз выстроились в линию – высокие и гордые.

Темп барабанов увеличился, и женщины, повинуясь звуку, начали двигаться. Сверху лился солнечный свет, отчего они словно светились, но одна выделялась. Хосе узнал ее: Понча Риверс. Девушка, с которой он ходил на выпускной, и официантка, что была так рада видеть его в закусочной.

Точно загипнотизированный, он следил за ее изящным танцем, за легким покачиванием груди и круговыми движениями бедер. Дыхание перехватило, и Хосе попытался вспомнить, добрались ли они с Пончей дальше второй базы. Черт, кажется, он был пьяный и голый, а дальше – пустота.