Евгения Черноусова - Тридцать три несчастья

– Катя, ну можно ли так вещи разбрасывать! И почему постель не заправила?

– Мам, не нуди!

Себе можно признаться в том, о чём давно твердит её подруга Ирина: всех своих она слишком избаловала, оправдываясь тем, что легче сделать самой, чем стоять над душой у детей и мужа. Но теперь им поневоле придётся обслуживать себя самим. А с мужем… ей и глядеть на него не хочется. А надо поговорить. Только вот он тоже на неё не глядит. И не слышит. Вот за обедом опять детям говорит:

– В Анталии вы…

– Ты что, уговорил маму лететь с ними?

– С ними полетит их мать, – отчеканил Сергей.

– Да вроде я их мать, но я собираюсь в это время в больницу…

– Прикипело тебе в больницу! В другой раз поедешь! Детям надо отдохнуть!

– Мне, наверное, тоже надо отдохнуть. Только юг мне вреден.

– Глупости! Мама – медик, ей лучше знать.

– Да знайте вы с мамой что хотите, но в Турцию я не лечу!

Люба сунула свою тарелку в мойку и ушла в ванную. Вслед ей Катя заныла: «Ну, мам!», а Сергей, наверное, дочь придержал. Засыпая в стиральную машину порошок, услышала:

– Не обращай внимания, покапризничает, а всё равно никуда не денется. Деньги-то уплачены!

«Ага, и какие деньги! Дети ещё про Кипр не знают», – подумала она горько.

На удивление сегодня Сергей никуда не смылся. Смеялся с детьми, они сидели втроём и что-то выискивали в интернете. Правильно, папе надо заниматься собственными детьми, тем более, мамы не будет… по крайней мере, в ближайшее время. Люба зал, где сидели дети с отцом, оставила напоследок. Закончив всё, зашла с пылесосом и сказала:

– Ну, всё, освободите помещение минут на пятнадцать.

– Ну, мам, давай потом, – отмахнулась Катя.

– Без проблем. Потом, как закончите, пропылесосишь и протрёшь пол.

– Ну, мам! Ну, вечно ты всё испортишь!

Катя оттолкнула кресло и вылетела из комнаты. Денис побежал за сестрой. Сергей встал и сказал:

– Как ты нас всех достала! Психопатка!

Люба пожала плечами и включила пылесос.

Закончив уборку, она присела на кухне, перебирая в уме, всё ли собрала. Ох, а анализы в стенке остались! Она кинулась в зал, вытащила коробку с документами. Пересчитала бумажки и перевела дух: порядок! Повернулась и увидела: сидя за компьютером, все трое по очереди запускали руку в пакет с чипсами. Они уже столько просыпали мимо, что, когда ноги переставляли, под ними хрустело.

– Боже… ну как так можно!

– Ладно, мам, потом уберёшь, – сказал Дениска.

Сергей и Катя захохотали.

– Денис, а ну-ка, встал и за веником.

– Не пойду!

– Пойдёшь, – она подошла к нему и мягко взяла за плечи. – Ты ведь не хочешь, чтобы мама считала тебя свиньёй?

– Мам, но ведь все мусорили!

– Ну, и все свиньи… кроме тех, кто убирает.

– Катька, хрю-хрю, – Денис показал сестре язык и побежал за веником.

– Нельзя было твою воспитательную работу в другое время провести?

– Можно было. Если бы ты её провёл. Но ты за пятнадцать лет ни разу за неё не брался.

Прибежал Денис и стал заметать крошки на совок, дразня при этом сестру: «Катюха – хрюня!» Катя злилась, а злость сорвала на родителях:

– Если дети – свиньи, значит, родители кто?

– Не злись, дочь, я тут одна не свинячу, потому что свинарка.

Всё собиралась поговорить с семьёй, но поняла, что не сможет. Да и что она им скажет? Что не ждёт от жизни ничего хорошего? А что в жизни было хорошего? Только рождение детей. Ладно, если останется жива, то поговорит с ними. Им поневоле придётся теперь обслуживать себя самим, Любе-то после операции нельзя будет ни тяжести поднимать, ни наклоняться. А Сергей пусть валит к маме, к Свете, да куда угодно! Жить с ним она не будет!

Утром тихо собралась и пошла на первый автобус.

Вечером ужасно хотелось спать. Люба вышла к сестринскому посту и попросила:

– Мне анестезиолог сказал, что на ночь реланиум уколют. Нельзя ли пораньше сделать, я спать хочу невыносимо. Засну – а тут вы со шприцем.

– Да не нужен вам никакой реланиум. С ним не заснёте. Вон, микстурка на столе, налейте себе грамм пятьдесят.

Тут Любу накрыло баранье упрямство: врач назначил, значит, надо делать. Медсестра пожала плечами: как пожелаете. Ну, и накаркала, Люба до утра глаз не сомкнула. Может, из-за укола, а может, из-за звонка дочери в одиннадцатом часу:

– Мам, ты когда придёшь?

– Ложись спать, Катя. Я не приду. Я в Уремовске.

– Вы что там, с папой? Что вы там делаете?

Ха! Три раза ха-ха! Он теперь и дома не ночует! Люба прислушалась к себе и не почувствовала ни обиды, ни возмущения: