Татьяна Кошман - Летний рай

Мне было жаль грибов, они все такие красивые, упругие, некоторые гладкие и блестящие, другие с коричневой бархатистой шляпкой. Но в этом деле я не перечила Иннке. Кстати, что-то её давно не видно, хоть я и знаю эти места с самого детства, да и ушли мы недалеко, всё же как-то жутковато одной в лесу. Тут же, словно почувствовав мою тревогу, откуда-то сбоку раздался приглушённый голос сестры.

– Саня, Сань, ты где? Иди сюда, смотри что я нашла…

Негромко чертыхаясь, я полезла через ежевичные заросли на голос, и чуть не сшибла Иннку. Она стояла наклонившись вперёд, и что-то увлечённо рассматривала в кустах, тыкая в это что-то своей грибной палкой. Я подошла поближе.

– Что тут у тебя?

Иннка поднесла палец к губам, шикнула на меня, и таинственным шёпотом сообщила:

– Мужик.

Я обалдела.

– В смысле, мужик?… Пьяный что ли? Зачем ты в него палкой тыкаешь?

Иннка ещё раз энергично ткнула палкой в кусты, и вынесла вердикт:

– Не похоже, что пьяный: не реагирует.

– Спит крепко, – попыталась я заглушить нехорошее предчувствие, – Инн, а может ну его на фиг, пусть себе лежит, смотри моё лукошко почти полное, твоё вон тоже, – я махнула палкой в сторону её корзины, сиротливо стоящей в сторонке. – пойдем домой грибочки чистить, а?

– Да нет, Сань, тут что-то не так, не может он спать, я же в него палкой тыкала.

Это точно. После её тычков, проснулся бы любой, спящий самым мертвецким сном… мертвецким сном?! Я поежилась. А Иннка потыкала еще в кусты, громко и противно приговаривая:

– Эй, гражданин! Вы чего это тут разлеглись, вам нехорошо? Шли бы вы спать домой, здесь спать нельзя: комары сожрут, или медведи…, – не дождавшись ответа, махнула мне рукой, – пойдем с другой стороны посмотрим.

Мы обошли кусты вокруг, и Иннка раздвинула ветки палкой… из кустов на нас остекленевшим невидящим взглядом смотрели мертвые глаза… Я судорожно вцепилась в руку сестры, и взвыв как сто две пожарные сирены, ломая кусты и волоча за собой вырывающуюся сестрицу, понеслась прочь.

Я летела, не разбирая дороги, и не ориентируясь на местности. Где-то, в очередных зарослях, Иннке удалось вырвать у меня свою руку, и теперь я слышала позади её слоновий топот, и сбивчивое дыхание. Не знаю, как бы долго я ещё бежала, если бы лес неожиданно не кончился. Я вылетела на дорогу и, обнаружив, что ноги так удачно вынесли меня к нашей автобусной остановке, притормозила.

Запыхавшаяся Иннка, согнувшись пополам, поставила свою корзину, которую умудрилась каким-то образом прихватить на бегу. Я-то свою из рук не выпускала, поэтому она со мной. Смотри-ка даже грибы на месте после нашего кросса по пересечённой местности. Насилу отдышавшись, сестрица набросилась на меня.

– Ну ты даёшь, мать! Я когда рожала так не кричала, честное слово! А уж бегала я так в последний раз, и не припомню когда. Скорей всего, никогда! Фу-у! – Иннка обессиленно опустилась на обочину дороги. – Чё ты так ломанулась-то, как будто за тобой черти гнались? Ты же, блин, детективы пишешь, у тебя там кишит от этих трупов, на каждой, можно сказать, странице по трупу, да кровищи…

– И что? – не поняла я её претензий.

– Как что, должна уже привыкнуть к трупам-то, и не удирать сломя голову, причём мою.

– Не выдумывай, – устало отмахнулась я, – это немножко не совсем одно и то же. Я настоящего, живого трупа, до этого ни разу не видела.

– Правда что ли? Надо же, а сразу и не подумаешь, так ты их правдоподобно описываешь, особенно в предпоследнем, как его… а! «Пари с покойником»! Так он у тебя живописно лежал в луже крови на мокрых рельсах…

– Перестань! – почему-то упоминание выдуманного мной же мёртвого тела, на фоне свежеувиденного трупа, вызвало тошноту. Да, я пишу детективы. Не очень давно, и книг у меня вышло не так уж много, всего тринадцать, и вообще я никогда не думала что стану этим заниматься. Просто так сложились обстоятельства.

Три года назад я сломала ногу, перелом был сложный, что-то там долго не срасталось, я четыре месяца провалялась с подвешенной к потолку ногой, потом ещё долго разрабатывала её, она постоянно болела, и сейчас нет-нет, да разноется, тягучей, надоедливой болью. Вот тогда-то, дурея от безделья, сердито швырнув очередной «шедевр» современной литературы, в яркой обложке, я пожаловалась мужу.

– Совершенно не умеют писать. Нечего почитать больному человеку, дабы облегчить страдания.

Муж понимающе и сочувствующе покивал, потом огорошил неожиданным предложением.