Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола

Цепочка людей, медленно продвигающихся в подземелье, остановилась.

– Что там у вас? – донесся спереди глухой голос Мунехина, ведущего кладоискателей.

– Твой поганец что-то артачится, – ответил ему, сплюнув тягучую слюну, Кирьян. – Или задохся совсем.

– Сынок! Ты как там? – крикнул в туннель Мисюрь, развернул фонарик и зашарил им в глубине подземного лабиринта, лучом света отыскивая мальчугана в кромешной тьме.

Первым попалась в свет фонаря перекошенная от частого дыхания серая рожа Хряща, он задыхался и ловил воздух часто, как рыба, с выпученными глазами. Пользуясь вынужденной остановкой, Хрящ тут же сел на пол, упал на спину и раскинул в изнеможении руки. Следующим был Ядца, жирная морда толстяка обливалась крупными каплями пота, заливающими рубаху на груди и спине. Он то ли по-поросячьи хрюкал, то ли так дышал со скрипом, но вида не подавал, лишь присел на корточки, чтобы не заслонять свет фонарику. Рожин еще чуть отступил к стене, но мальчугана увидеть не удалось. Темная неподвижная масса-кучка пласталась на полу. Возле нее бегали, пищали темные зверьки.

– Сынок! – снова громко позвал Мунехин и дернулся вперед всем телом. – Игнашка!

– Стоять! – заорал Кирьян. – Стой, тебе говорят!

Мунехин привалился к стене, замер.

– Здесь твой змееныш. Отлеживается, – Рожин ткнул в темную кучку металлическим крюком, она зашевелилась; тем же крюком он отогнал зверьков.

– Сволочи! Если что случится с пацаном, заведу вас в такие углы, сдохнете все!

– Ты полегче там.

– Богом клянусь! Крысам достанетесь!

– Никто твоего сосунка не трогал. Сам хилый такой. Дышит на ладан. Кормить лучше надо.

– Игнашка! Сынок!

– Здесь я, папа, – подал, наконец, слабый голос мальчуган.

– Ты не потерял свисток, что я тебе оставил?

– Нет.

– Когда устанешь или плохо что, свисти! Я же тебя просил!

– Хорошо.

– Слушай, Кирьян, – позвал Мунехин. – Мы же с тобой договорились.

– Чего это?

– Ты за пацана моего в ответе.

– Сказал тебе, жить будет.

– Ты поводок-то сними с него.

– А сбежит?

– Куда ему тут деться? Он ничего не знает. Тут сунься куда, враз или яма, или ловушка. Вилы даже встречаются. Я сыну не враг.

– За поводок не проси.

– Повяжь веревку ему на пояс. Задохнется, вам не жить!

– Ты мне не грози.

– Освободи шею пацану, Богом прошу.

– Ладно. Успокойся. Я его за ногу… Иди сюда, сопляк.

Рожин ощупал подползшего к нему мальчугана, затянул веревку двойным узлом на ноге, зло хмыкнул:

– Теперь ты у меня, как тот юнга у Сильвера.

Игнашка зыркнул на бандита глазами, готовый укусить.

– Весь в отца пошел, гаденыш, – толкнул Кирьян его ладонью в лицо, крикнул Мунехину:

– Передохнем минут пять.

– Некогда. Идти еще да идти.

– Куда спешить-то? Ты же сказал, дорогу с закрытыми глазами найдешь?

– Найду. Только путь длинный. И здесь не лес да поле.

– А мы не торопимся.

– Задохнутся твои помощнички. Подохнут, не добравшись до кладов.

– Это кто сказал? – поднял голову Хрящ. – Ты на кого, падла, катишь?

– Лежишь уже. Ноги-то не держат.

– Здесь прохладнее.

– Вот так и засыпают, отравившись. Кислорода-то тю-тю. Здесь гнилостных газов столько, что каждому за глаза. Подымай их, Кирьян!

– Чего-то ты добренький!

– А я подохнуть с вами не хочу. Минут через десять поворот будет, а там местечко есть с притоком свежего воздуха с поверхности. Там покурите.

– Подъем! – заорал Рожин.

Цепочка подземных путников: Мунехин, согнувшийся в три погибели впереди с прыгающим лучом фонарика, Хрящ, все еще стоявший на коленках, не в силах стать на ноги, Ядца, переваливающийся тяжко, как утка, звучно кряхтел, подпирающий спиной свод подземелья Рожин и мальчуган на веревке – медленно двинулись по узкому туннелю. Мисюрь, осторожно ощупывающий дорогу, ни на секунду не переставал думать о Донате. Он еще раньше в перебранке с Рожиным уловил назидательную фразу Кирьяна о том, что Донат упрятан в подземную ловушку и, согласившись вести бандитов к тайнику с драгоценностями, принял решение вести их от угловой башни, где неподалеку от спуска в подземелье был хорошо известен ему развороченный каменный мешок. Может, там прячут сына?

Мисюрь обнаружил то страшное место в давние времена, когда промышлял еще с Лавром, отыскивая в подземельях кремля пути к драгоценностям не признанной Русью царицы Марины. Лавр рассказывал, что в древности особо верующие принимали обет и удостаивались чести быть замурованными живьем в такие каменные мешки. Оставляли лишь небольшие отверстия затворникам для пищи и воздуха, а когда те умирали, замуровывали их навеки. Мисюрю это было известно еще от Стеллецкого, но он не перебивал Лавра, зная и другое. Нередко в каменные мешки помещали врага или преступника за великое злодеяние, а то и тайного узника. Но этим пищу уже никто не носил, и для воздуха отверстия не оставляли.