Светлана Алешина - Ошибка природы

Я чмокнула ее в нос.

– Еда? – строго спросила мама, указуя перстом на кухню.

– Когда приду.

– А когда вы изволите прийти?

– Поздно, – лаконично ответила я.

И вылетела из квартиры.

Пенса, как назло, дома не оказалось.

Дверь мне открыла Пенсова мама, которая пыталась отбиться от Пенсова же племянника – довольно занудного мальчугана двух лет, тут же уставившегося на меня с плотоядным восхищением. То, что малыш уже давно ко мне благоволил, я знала. Это, наверное, у них семейное. Страсть к рыжеволосым девицам, похожим на мальчика с шоколадной рекламы. Наверное, подобным образом они удовлетворяют свою потребность в шоколаде.

– Ыжик писел, – пролепетал мой поклонник и резко дернул за волосы.

– Сенька! – возопила Пенсова мама. – Прекрати дергать ее за волосы!

– Касивые, – меланхолично поведал юноша-акселерат.

– Да ладно, пускай, – милостиво разрешила я. – А где Сережка?

– Уехал, – сокрушенно сообщила мама Пенса. – Куда-то в центр. Что ему передать?

– Жалко, – развела я руками. – Он когда приедет?

– Поздно, сказал. Ты ему позвони!

– Хорошо, позвоню, – пообещала я и побежала дальше.

Было немного обидно. Пенс ведь обещал постоянно и неотлучно находиться при мне, а сам куда-то смылся в такой неподходящий момент! Именно сейчас, когда он так мне нужен.

Надеюсь, мой неверный друг не проводит время хотя бы в компании порочных и распутных женщин?

Я двигалась с реактивной скоростью. Туман, царивший повсюду днем, сейчас немного рассеялся, принеся тепло.

Очень скоро показался дом Сони, и я прибавила шагу.

Надо было торопиться, чтобы успеть сделать оба дела. Второе было, правда, глубоко тайным и опасным, но я надеялась, что Пенс вернется к тому времени, как я начну заниматься тем, что представляет столь серьезную опасность для моего здоровья.

Соня выглядела очень уставшей и несчастной. Мне даже подумалось, что она плакала – ее веки немного опухли и покраснели.

– Добрый вечер, Саша, – попыталась выдавить она из себя улыбку. Мне показалось, что сейчас вместо улыбки последует вселенский плач, но Соня взяла себя в руки.

– Может быть, не вовремя? – испугалась я. Ужасно не люблю мешать людям предаваться чему-то глубоко личному – будь то радость или отчаяние! Я и сама-то ужасно злюсь, когда кто-то мешает мне поплакать, если очень хочется. По моему строгому убеждению, каждый человек имеет право на выражение своих личных эмоций в полном одиночестве.

– Нет, – замотала она головой с поспешной готовностью, – просто… Ну, да не будем об этом, ладно? Лучше давайте поговорим о нашем таинственном госте. Вы вино будете?

Меня ожидает участь глубоко спившейся женщины, подумала я, немного удивленная тем, что это не вызывает у меня ни отчаяния, ни уныния. Как будто страшно весело быть спившейся женщиной.

Я согласилась.

Она достала длинную изящную бутылку с темно-красной жидкостью.

– Мое, – гордо сообщила Соня, – из моего же собственного винограда.

Вино оказалось чудесным. Аромат был живым и как бы пульсировал, словно кровь в венах. Это было живое вино, и я посмотрела на Соню с уважением. Человек умеет не только «батманить», но и делать чудесное вино! А вот я какая-то полная незадача, разгуливающая неизвестно зачем по земле! Толку от меня никакого, могу только совать свой курносый нос в чужие дела!

Она обвела взглядом свою квартиру – такую же изящную и грустную, как сама хозяйка.

– Раньше нас тут много собиралось, – вздохнула Соня. – Все пили вино, много смеялись… Ох, Сашенька, иногда приходится выбирать, и как часто за этот выбор приходится платить слишком дорого!

Она опять посмотрела в сторону, пытаясь скрыть набежавшие слезы.

– Ладно, это к делу не относится. Просто сегодня умер человек, которого я любила. И поэтому мне хочется плакать. Он был очень славным человеком, Саша. Необыкновенно добрым и отзывчивым.

Я не настаивала на том, чтобы сегодня, раз уж так вышло, мы говорили о бестактном посетителе ее квартиры. Но Соня сама собралась и сказала:

– Хотите посмотреть мою спальню? Я, кстати, ума не приложу, как он сюда проникает.

– Ключ, – напомнила я.

– Ну, ключ. Но ведь, когда ты вставляешь ключ в замочную скважину, открываешь дверь, хлопаешь ею – кто-то должен это слышать. Когда ты поднимаешься по лестнице, кто-то должен тебя увидеть. А его никто не видит и не слышит. Кроме меня… Как будто он становится невидимым. Этакий «человек-невидимка». Пойдемте.