Ольга Баскова - Проклятое золото

Анатолий поднял с пола медную гирьку на цепочке от часов с кукушкой.

– Это, что ли? На ней кровь…

– И вот это, – Виктор достал из-под кровати молоток, обильно измазанный красной субстанцией. Козлов положил перед собой два орудия преступления и ещё раз осмотрел раны на голове убитой.

– Судя по всему, первый удар нанесён гирей, – задумчиво проговорил он. – Вероятно, преступник схватил под руку первое, что ему подвернулось, – мужчина поднял глаза на ходики, печально молчавшие без гири, – а потом, не уверенный, что жертва мертва, решил добить молотком.

Петрушевский следом за экспертом перевёл взгляд на часы, застывшие, словно в скорби по хозяйке, и вспомнил старые бабушкины ходики с кукушкой. В детстве его удивляло и забавляло, что их механизм запускался при помощи гири, покачивавшейся на цепочке. Это казалось странным и смешным. Тронул гирю – и пошли, ожили часики, и уже через час кукушка сообщает время. К старинным ходикам, доставшимся ей от матери, бабушка относилась благоговейно, каждый день смахивала с них пыль и считала голосистую кукушку своей давней подругой. Даже через много лет после её смерти у Петрушевского не поднималась рука выбросить часы или использовать гирю в других целях. Это была память, и память неприкосновенная. Здесь же убийца долго не раздумывал. Скорее всего, он знал, что покончит с бедняжкой, и не захватил с собой своё орудие только потому, что убить пожилую беззащитную женщину не составляло труда. И ещё он знал, что предметов для такого дела найдётся в квартире сколько угодно. Человека легко лишить жизни. Это только кажется, что он большой и сильный. Это только кажется… На самом деле всё не так, и идти на преступление можно и налегке. Всё необходимое можно позаимствовать у жертвы. Гирю от часов, молоток, утюг, в конце концов… Треугольные красные ожоги на теле напоминали следы от раскалённого утюга. Кстати, где он? Словно в подтверждение его безрадостных мыслей из соседней комнаты раздался голос Виктора:

– Смотри, Толя, этот негодяй намеревался скрыть следы преступления! Ребята, идите сюда!

Оперативники бросились на его зов. Сарчук, стоя посередине комнаты, размером соответствовавшей первой, указывал на груду газет, почти скрывшую включённый в розетку утюг.

– Соображаете, что хотел сделать убийца? – поинтересовался он с видом победителя. – Стоило этому чуду техники как следует раскалиться, газеты бы вспыхнули, словно облитые бензином. В этом доме деревянные перегородки. Он бы разом загорелся и сложился, как карточный. Таким образом, все следы преступления были бы уничтожены.

– Верно, – согласился Петрушевский, прикоснувшись к утюгу. – Чуть тёплый. Перегорел, наверное. Да, техника на грани фантастики спасла жильцов. При пожаре наверняка мы обнаружили бы не один труп.

Вадик вынул провод из розетки и понюхал.

– Точно, перегорел, – констатировал он. – Не всё рассчитал, гад. Ребята, у вас уже мотивчик какой-нибудь вырисовывается?

Петрушевский слегка провёл по длинному вытянутому носу, покрытому каплями пота.

– Когда человека подвергают пыткам, вывод напрашивается сам собой, – буркнул он. – Кроме того, в квартире всё перерыто, явно что-то искали. Получается, налицо мотив – ограбление.

Сарчук запустил пятерню в свои густые белокурые волосы.

– Думаю, у этой семейки было что взять, – задумчиво проговорил он. – Что вы знаете про певицу и её дочь?

– Только то, что Нонна неплохо пела романсы, – откликнулся Петрушевский. – Как-то лет десять назад жена вытащила меня на её концерт. Признаться, я мало понимаю в музыке, но лирическое сопрано от баритона отличить могу. Моя Аня сказала, что у Поляковой прекрасное лирическое сопрано, – он улыбнулся. – Однако мне понравилось, что у неё был свой, особенный стиль. Я не видел певицы, которая работала бы в том же направлении. Нонна Борисовна исполняла песенки на разных языках, и очень неплохо, я бы даже сказал здорово. Не каждый артист передаст колорит народности, а ей это удавалось. Она сказала, что работала с самим Станиславским… Вероятно, он ей много дал… Кстати, дядя звезды был знаменитым конферансье, который старался привнести новое в свой жанр. Он писал рассказы и зачитывал их публике вместо набивших оскомину шуточек. В двадцатые годы многие ходили в театр, чтобы его послушать. А в конце вечера на сцену вышла любимая ученица Поляковой. Кто бы вы думали?

Козлов и Сарчук переглянулись.

– Толмачёва, что ли? – предположил Виктор, назвав фамилию любимой певицы. – Сдаётся мне, у неё тоже… это… сопрано.