- Ну конечно, - ответил я, - а потом, не выдержав, спросил: - Произошло что-то интересное?
- Да, произошло что-то интересное. Могу я увидеть вас, скажем, через полчаса? Вы успеете?
- Вполне.
В такси тревога охватила меня с новой силой. Я старался подавить ее. "Да, произошло что-то интересное". Он сказал только это, ничего больше. И это еще не значит, что произошло что-то скверное. Слова Трэнта могут быть истолкованы по-разному.
Я никогда еще не был в полицейском управлении. От его угрюмых коридоров и комнат кровь застывала в жилах. Какой-то полицейский, сидевший за письменным столом, направил меня наверх, в большую пустую комнату, в которой несколько детективов читали газеты, писали отчеты, слушали приглушенное радио. Один из них проводил меня в кабинет Трэнта. Поскольку его там не было, полицейский предложил мне подождать.
Вообще- то комнату, в которой я оказался, трудно было назвать кабинетом? это был квадратик, отгороженный от помещения побольше, который удивительно напоминал маленькую келью монаха-аскета. К моему удивлению, я увидел на столе экземпляр своего романа. Годы прошли с тех пор, как я перестал считать себя писателем. Я несколько смешался при виде этой книги, но в то же время это доставило мне удовольствие. Может быть, он хочет, чтобы я надписал ему ее?
Трэнт вскоре пришел и, как обычно, приветствовал меня в своей учтиво-дружелюбной манере. Он с самого начале относился ко мне как к хорошему старому знакомому. В данную минуту эта кажущаяся доброжелательность казалась мне особенно раздражающей.
Он сел на кресло у стола и сидел так какое-то время в молчании, поглядывая на меня. Потом, как бы случайно, взял в руку книгу так, чтобы наверху оказалась задняя сторона обложки, и протянул ее через стол мне. Я слышал, что авторы никогда не читают своих биографий. Видимо, это правда.
Если бы кто-нибудь минуту назад спросил меня, что находится на обложке моего романа, я не сумел бы ответить на этот вопрос - я говорю это совершенно искренне. Но в тот момент, когда я коснулся книги, я вспомнил все и мной овладело чувство бесповоротного, абсолютного поражения, не оставляющего места даже для самой слабой искры надежды. Я подумал только: "Это уже конец".
Я не мог оторвать глаз от обложки. Так вот откуда должна ударить молния! Мой собственный роман погубил меня. На задней стороне обложки была помещена фотография, а на ней - я и Анжелика. Мы стояли рядом, оба молодые, довольные собой, под развесистым деревом на территории университета в Клакстоне. Я припомнил все подробности, как был сделан этот снимок, словно это происходило вчера. Это я настоял, чтобы Анжелика сфотографировалась со мной. Я тогда так гордился ею! И вот она передо мной… На пальце Анжелики виден даже перстень с дельфином. А под снимком краткая биография, которую я некогда читал с таким наивным самодовольством, о чем потом совершенно забыл.
"Уильям Хардинг, молоди автор превосходного романа, - демобилизованный моряк; ему всего двадцать четыре года. Свой роман он написал сразу же после демобилизации во время учебы в университете в Клакстоне, штат Айова. Недавно он вступил в брак с мисс Анжеликой Робертс, дочерью профессора кафедры английской филологии упомянутого университета. Молодой писатель намерен вместе с женой провести год во Франции и Италии…".
Мне казалось, что голос лейтенанта Трэнта доносится до меня издалека, и я отрешенно констатировал, что голос этот так же мягок и дружелюбен, так же тих и деликатен, как всегда.
- Ваш роман оказался очень полезным, - говорил он. - Книга попала мне в руки, когда я возвращался из вашего офиса. А на обложке была фотография и фамилия. Я не могу приписать себе какой-либо заслуги. Мне просто посчастливилось. Подарок фортуны.
Я с трудом заставил себя смотреть ему в глаза.
- Вы ее отыскали?
- Было не трудно связаться с полицией в Клакстоне. - Трудно поверить, но лейтенант Трэнт продолжал улыбаться. - Откровенно говоря, мистер Хардинг, я удивлен и растерян, в чем готов вам признаться. Я слышал о разных формах потери памяти, но забыть фамилию своей жены… это явно редчайшее явление. Я, естественно, усомнился в ваших показаниях, мистер Хардинг. Я дал волю своей фантазии - готов признать, что это большой порок для работника полиции. Я всегда себе твержу, но если бы вы знали, как трудно было мне от этого излечиться! Простите меня…
Трэнт наклонился ко мне, взял книгу из моей руки и положил ее на стопку аккуратно сложенных бумаг.
Читать дальше