Аркадий Ваксберг - Плешь Ильича и др. рассказы адвоката

Смешно.

Если и рассказывать про это дело, то исключительно смеха ради. Ни детективной интриги, ни психологической глубины, ни сложных характеров, ни политической остроты — ну, просто ничего нет в комедийном сюжете, который мог бы, наверно, послужить основой для авантюрного романа из позднесоветских времен. Что-то вроде «Двенадцати стульев» эпохи зрелого брежневизма. Но такую ношу мне не поднять: я не Ильф и даже, увы, не Петров. Ограничусь всего лишь сюжетной канвой, которая, при всей ее краткости, вполне отражает перевернутое, под влиянием тогдашних реалий, сознание гомо советикус на разных этажах социальной лестницы и в разных географических зонах.

К моей собственной адвокатской практике это дело отношения не имеет. Полную абсурда, но вместе с тем совершенно подлинную, не требующую никаких дополнительных украшений историю рассказал мне один киевский коллега, а я, прочитав с его подачи само судебное дело, когда оно проверялось в Верховном суде СССР, дополнил рассказ выписками из содержавшихся там документов. От заурядных дел о мошенничестве, каких через мои руки прошло великое множество, это отличается разве что масштабом крутившихся в обороте — виртуальных, как сказали бы нынче, — сумм, а также невероятным числом слетевшихся к пирогу искателей вожделенных сокровищ, которые клюнули на легко различимый крючок блистательной авантюристки. И еще (по-моему, это самое главное) тем простодушием, с которым умные (якобы!) люди беззаботно верили в чудеса.

Потом, когда настали иные времена, меня, в отличие от многих, не мог уже удивить порыв десятков тысяч людей, устремившихся в объятия всевозможных Властилин и Мавроди. Среди них были (не хочу называть имена) всенародно известные писатели, мыслители, художники, режиссеры. Про артистов не говорю — имя им легион: повышенная эмоциональность оказала лицедеям и комедиантам дурную услугу. Кое-кто из моих друзей не мог понять, какая сила отшибла разум у многих достойных людей, что могло завлечь даже кумиров толпы и властителей дум в примитивнейшую ловушку. Меня же тот массовый, трагикомичный стриптиз — с потерей всех своих сбережений, инфарктами и инсультами — нисколько не удивил. Мне-то было известно, как это бывает: блистательный фокус Агнессы Витальевны Жмур, знай о нем даровитые те простаки, послужил бы, возможно, противоядием от психоза, охватившего позже чуть ли не пол-Москвы, а то, глядишь, и страны…

Впрочем, мог и не послужить. Ведь сказано же поэтом: «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад».

Все началось в небольшой гостинице «Академическая», в центре Москвы. Судьба свела здесь, в одном гостиничном номере, двух женщин из двух городов. С наукой ни та, ни другая никаким боком связаны не были. Обе попали сюда, в этот ведомственный отель, по знакомству.

Двоюродный брат Лаймы Яновны Линц — той, что из Риги, — был женат на сестре администратора этой гостиницы. Связь с наукой экспедитора книготорга Агнессы Витальевны Жмур (она из Одессы) была еще более отдаленной: шурин (или деверь — никак не могу разобраться в этих родственных дефинициях) жены ее пасынка когда-то «дружил» с гостиничной кастеляншей и, расставшись, сохранил с ней добрые отношения. Таким вот образом две гостьи Москвы оказались в столичном приюте для иногородних ученых. Прямого отношения к последующим событиям эти детали вообще не имеют, но я решил остановиться на них, чтобы просто напомнить, как Его Величество Случай рождает драматургию, которая не под силу фантазии ни одного сочинителя. Не под силу лишь потому, что сочинитель всегда стремится к правдоподобию, а правда с правдопобием — жестокая реальность с искусным сочинительством — далеко не всегда совпадают.

Днем обе дамы были заняты своими делами. Вечерами, перед отходом ко сну, вели задушевные разговоры. Агнессе Витальевне особо рассказывать было нечего. Визит в Москву был связан для нее с вполне житейской, болезненной, мучительной даже проблемой. По каким-то причинам, из-за неких деформаций полости рта, ни один стоматолог в Одессе не смог ей сделать удобный протез. Все почему-то ломались, сползали, царапали, мешали жевать. Сменив четырех врачей и зубных техников, отчаявшись обзавестись подходящим протезом, Агнесса отправилась в Москву. Уповала на всемогущую кастеляншу: имея связи в научных кругах, та могла ей найти мастера своего дела. Мастер вроде нашелся, слепок был сделан, оставалось ждать результата еще несколько дней. Своими надеждами Агнесса делилась с соседкой, предпочитая, однако, не говорить, а слушать. Ибо рассказ Лаймы Яновны был куда интересней, чем ее жалобы на стоматологов. Он захватывал дух и будил воображение.