Лариса Порхун - В ритме ненависти

Около семи вечера, осторожно, будто опасаясь нарушить ход его мыслей, скорбно звякнул и тут же смущённо замолчал телефон. Это пришло сообщение от жены, что она задержится сегодня, у них назначена встреча с торговыми представителями их фирмы. Сергей усмехнулся: без неё, понятно, их фирме никак на этом мероприятии не обойтись. Мысли его незаметно изменили направление. Женаты они с Мариной почти шестнадцать лет. Две дочери, старшей в этом году исполнилось пятнадцать, а младшая в четвёртом классе. Сергей всегда считал, что у него образцовая семья. С Маринкой всю жизнь с полуслова, с полувзгляда понимали друг друга. Никогда не слышал от неё ни обычного в их среде бабского нытья по поводу его работы, ни угроз, ни манипуляций, ни жалоб. Но в последнее время, они с женой заметно отдалились друг от друга. Воронцов поморщился от банальности и пошлой затёртости этой фразы. Но дело, увы, обстояло именно так. На самом деле, нужно было давно признать это, и начать уже что-то делать. Хотя внешне всё выглядело почти так же как обычно. Марина была мила и внимательна, а Сергей молчалив и предупредительно-сдержан. Но появилась между ними какая-то полоса отчуждения, какой-то холодок и напряжённый разлом, куда незаметно провалились их вечерние разговоры по душам, моментально возникающий, лёгкий, как майский ветерок, заливистый Маринкин смех, когда она, запрокидывая голову, махала руками в его сторону, давая понять, чтобы он, Сергей, немедленно перестал её смешить. Куда-то незаметно исчезли их общие друзья, у них сейчас у каждого свой круг общения. Он уже и не вспомнит, когда они принимали гостей или сами куда-нибудь ходили. Всё их общение сводится к обсуждению текущих вопросов, касающихся детей или семьи в целом. Когда это случилось? Сергей не знал точно. Но хорошо заметным стало после его двух подряд мужских фиаско в постели. А после этого появился страх. Противный, липкий, забирающий остатки сил. Никогда ещё по этой части проблем у него не возникало. И опыта такого не было. Сравнить ему было не с чем, и что следует делать в таких случаях, он тоже не знал. Поэтому всё оставалось, как есть. Марина после первого такого эпизода, принялась его успокаивать, пенять на работу, отсутствие отдыха и нервные перегрузки, но он, будучи не столько расстроенным, сколько обескураженным, совсем недолго её слушал, а потом и вовсе оборвал. Причём довольно резко. А во второй раз, он просто взял подушку и ушёл на диван в гостиную. Демонстративно и молча. Только что дверью не хлопнул. Как будто жена была виновата в чём-то. А может быть, он, таким образом, сам себя наказывал за что-то. Больше Марина попыток поговорить на эту тему не предпринимала. А он хотя и вернулся в спальню, ложился или гораздо раньше жены, изображая смертельно уставшего, или гораздо позже. Марина только неопределённо улыбалась, глядя куда-то поверх его головы, когда он, желая ей «Спокойной ночи», говорил о том, что ему необходимо кое над чем ещё поработать, или досмотреть фильм, или глянуть почту, или… Строго говоря, они и разговаривать-то почти перестали. А ещё через время, у его жены стали всё чаще случаться непредвиденные задержки на работе, или затянувшиеся встречи с партнёрами, или внезапно организованные посиделки с подругами (там только женщины, тебе будет неинтересно) и даже командировки. Может, конечно, он себя и накручивал, но от этого, как говорится, не легче. Резко зазвонил телефон:

– Воронцов?! Так и думал, что ещё застану… Это Терентьев с угро,… бери своих ребят и подъезжай на Маяковского. Адресок сейчас скину. У нас, Серёга, ещё один труп… Очень, знаешь, специфический… Всё, как ты любишь… Но на этот раз юноша бледный, со взором горящим…

9.

Незадолго до того, как из небытия воскресла, и вскоре туда же отправилась вновь, но теперь уже навсегда, Ангелина, у Мони появился друг. Моня этому обстоятельству почти не удивился. И принял эти изменения в своей жизни, спокойно и уверенно. Не то чтобы он заранее знал, что так будет, но, в принципе был к этому готов. В течение жизни, у Гриши Монеева было время выявить некую закономерность, которая заключалась в том, что у него никогда не было так, чтобы всё и сразу. И во всех сферах. И всего достаточно и даже с лихвой, только успевай поворачиваться. Чтобы успех и веселье, и лёгкость общения, и искрящаяся простота. Нет, так не было. В Мониной жизни всё чётко дозировано и строго по рецепту. Словом, не жизнь, а номенклатурный бланк. Ничего лишнего, ничего в избытке. А если что и получалось, то через боль или стыд, или каторжный труд и кровавые мозоли, наподобие тех, что часто оставляли на его ногах ортопедические ботинки. Да и те крохи, которые ему доставались, выматывали так, что сил радоваться или, тем более, стремиться к большему, уже не было. Или оно просто переставало казаться важным. Но и слишком уж очевидных пустот или зияющей бреши тоже не наблюдалось. Когда Ангелина ушла в первый раз, спустя время появилась Лерка. Стараясь избежать её чрезмерного натиска и утомлявшей его привязанности, он, время от времени отгораживался, защищая свою автономность, и, тем самым, освобождал, как выяснилось, место для новых действующих лиц в своей жизненной истории. Таковыми стали, например, в порядке живой очереди, Кира и Олег. Каждый обозначил своё присутствие. Каждый из них оставил на драматургическом полотне Мониной жизни, свой, отличный от других по значимости, длительности пребывания и глубине воздействия, след. Свои краски, свой запах, своё отношение и свою боль.