Владислав Вишневский - Аллегро

— А на Север, это куда? — крутит головой Лёнька Чепиков.

— А я знаю?! Я в облаках не ориентируюсь. Тц-ц, — Мальцев с сожалением разводит руками. — Не «псиса».

— Точно, не селезень… — c удовольствием поддевает язва Кобзев.

— И это видно… — тут же закрепляет мысль Трушкин.

Мальцев шутливо замахивается… Как от прилетевшего дара, Трушкин «киношно» кривит лицо, валится с сиденья… О! О!.. Шутники! Комики. Им бы пантомимы где показывать… Они и показывают.

Обычное в оркестре явление: пикировка вперемежку с пантомимами. Артисты тебе выискались юмористы.

— Ой, а сами-то вы, сами… — надувает губы Мальцев, и обиженно отворачивается к окну, бурчит. — Тоже мне, плейбои нашлись. — И тут же оживает, будто ложку мёда во рту почувствовал, увидев появившуюся в проходе стюардессу. — А вот и наша Оленька. Оленька-а!.. — Машет ей руками, как желанному такси в ночной, поздний час. — Мы здесь.

— Эй-эй, салага, не маши руками, не раскачивай самолет, не то, чего доброго, не долетим из-за тебя, упадем. — Преувеличенно пугается Фокин.

— Слушайте сюда, чуваки. — Философствует Кобзев, гипнотизируя взглядом медленно продвигающуюся по салону — от бедра! — стюардессу с прохладительными напитки на подносе. — Смените лица. Мы, короли военного джаза, летим в Европу на гастроли, — не гундеть и не стонать. Понятно? Кто против, может сразу же выходить, тут вот, не дожидаясь посадки.

— Я не против.

— И я не возражаю. Даже наоборот… Покатаемся. Только я Таньке своей дома не успел сказать… беспокоится будет.

— Так и я не сказал…

— И я…

— Кто ж знал.

— Я вообще думал, куда-нибудь на правительственный концерт какой едем…

— Или на дачу…

— Ёшь твою в корень… Девушка, — в который раз музыканты останавливают проходящую мимо стюардессу. — А мы точно летим в Стокгольм, мы не спим, нет? — Это коллективный вопрос общего вида, есть и частные.

— Ущипните меня, Оленька, пожалуйста, вот здесь… — Кобзев, мечтательно закатывая глазки, протягивает руку стюардессе, случайно касаясь её бедра, указывает на своё предплечье. — Тут вот…

— Нет, вы не спите, — улыбается шутке молодая девушка, решительно отводит руку страдальца. — И щипать вас не нужно. А летим мы точно в Стокгольм, как и положено. Я вам это уже говорила. Принести вам воды?

— Нет, воды больше не надо, Оленька, спасибо. А можно с вами поближе познакомиться?

— Можно, но не нужно… — привычно отвечает девушка.

— А если наоборот: не нужно, но можно?

— Все равно не нужно… — стоит на своем Оленька, кивает головой в знак окончания разговора, и уходит по проходу, покачивая бедрами, провожаемая, она чувствует это, восхищенно-унылыми взглядами лучших сынов отечества, музыкантов то бишь.

— Аааа… — нежным глиссандо, звучит ей вдогонку коллективный легкий, едва слышный стон.

И опять о главном:

— Ну, орел, Смирнов, ну, чуваки, продюсер… В такую даль нас потащил. Вот повезло.

— А я и денег с собой не взял, не успел.

— А они у тебя есть?

— Нету, но я бы занял…

— У кого, у тещи что ли?

— Не важно… У тебя, например.

— У меня? Откуда? Я тоже без денег.

— Чуваки, старшина сказал, прилетим на место, выдам суточные.

— В рублях он тебе выдаст в том Стокгольме, я знаю… — кривится Кобзев.

— Ты что, на кой они мне там нужны, рубли твои.

— А где он тебе те доллары там возьмет? И сколько их там будет?

— Хор-роший вопрос, господа музыканты… Константин Саныч, а, Константин Саныч…

Все хотели знать: где то место, где выдадут те суточные, сколько их, этих суточных, там будет… На банку пива-то хоть хватит шикануть на людях или нет? И в каких УЕ они будут, читалось в глазах музыкантов.

— А, правда, товарищ старшина, — цеплялись к старшине, — а, сколько нам суточных положено… за границу ведь летим, а?

— Сколько положено, столько и выдам, — бурчит старшина, морщась от подступающей тошноты в желудке. Ага, понимали музыканты, не в настроении старшина, или высоты боится, или съел что-то поганое, — отступали. Ничего, придёт время, сам просить будет: распишись да распишись в ведомости, там и посмотрим. И снова принимались судачить о главном:

— А хорошо бы было, если бы Санька нас на долги страны обменял. На все, скопом. Лет на десять, а! Вот было б здорово…

— Ага, на очередного олигарха или на крутого какого разведчика.

— А я не возражаю, мне без разницы… Лишь бы, наконец, деньжат заработать!

— Вы тут кончайте давайте… — привстав, с опаской оглядывая салон, привычно одёргивает музыкантов старшина. — Без агитаций, тут мне, пожалуйста! Вы не дома здесь, Кобзев, понимаешь… — И с горькой укоризной добавляет, как неисправимым двоечникам. — Вы о чем-нибудь достойном наконец, хоть раз, можете на людях поговорить, нет?