Владислав Вишневский - Полный форс-мажор

Аэропорт Шереметьево

Редко теперь полковник Ульяшов встречается со своими школьными друзьями Палием и Громобоем. А жаль! Времени нет. Палий и Громобой — это фамилии. Их в школе так и звали УляГромПаля. Как триединое целое. Мушкетёры не мушкетёры, но в центре школьных скандалов были всегда. Ещё с пятого класса. Никакой любви они тогда между мальчиками и девочками не признавали, выше этого были, поэтому никакой Аделины или Гюльчатай с Алёнушками между ними не было — мужскую дружбу не портили. За любую несправедливость спиной друг к другу стояли И в школе, и во дворе. Им первым и попадало. Учителя даже не разбирались. «Ну, эти УляГромПаля! Опять кто-то из них!». Так и родители их в школе познакомились, в учительской, вместе потом и встречались… Но это прошлое.

Сегодня товарищи встретились в аэропорту. В ресторане. Гром улетал… вернее не Гром, а полковник Громобой улетал во Францию, в Ле Бурже на очередной международный авиасалон, демонстрировать в воздухе достижение российского авиапрома боевой вертолёт Ка-52, Аллигатор, брат «Чёрной акулы». Палий с Громом пилоты, вертолётчики. Классные, заслуженные, все мыслимые «воды и трубы» прошли, теперь испытатели-инструкторы. Палий позвонил, вернее полковник Палий позвонил другу полковнику Ульяшову, они и встретились. Почему трое друзей после выпускного пошли по двум разным дорогам — это не военная тайна и не злой рок, хотя как сказать. Просто в последний момент Уля испугался, что не пройдёт испытание на центрифуге, и подал документы в высшее командно-политическое училище. И поступил. Как и Палий с Громобоем. Но последние, как и всю свою жизнь хотели, а Ульяшов, куда дорога привела. Судьба? Наверное. Злодейка? Какое-то время друзья изредка встречались. Получив лейтенантские погоны, разъехались в разные стороны. Палий с Громом — в одну «точку», а лейтенант Ульяшов почти полстраны объездил, там и женился, пока не закончил Академию и не получил назначение в Центральный округ. Последние несколько лет служит в гвардейском артиллерийском полку особого назначения на должности заместителя командира по воспитательной части. Как служит? Нормально, наверное, если до полковника дослужился и в Швеции побывал. Правда, не сам, не добровольно побывал, приказом командира дивизии направлен был. Как ответственный. Как воспитатель.

О самой поездке многое что Ульяшов помнит. Особенно улыбки, аплодисменты, интервью, девушек… Как праздничный фейерверк. Как фурор! Как тысячу фейерверков. Особенно двоих помнит, беленькую Верунчик и черноокую Натусю… Россиянок, молодых, молоденьких… Жаркие ночи с ними, завтраки, ужины, бассейн… Но всё это длилось недолго. Как выстрел, как восторженная вспышка. Как праздник души и тела. Увы, командировка вскоре закончилась. Особо грустным был финал. По возвращении. Узнала жена. Ооо… И командование… Ууу… Папарацци — сволочи! — и зарубежные и отечественные, всё как есть раззвонили, фотографии растиражировали. Для товарища полковника последовал немедленный негативный результат: собрав вещи, супруга к своей маме уехала, а командование очередное звание Ульяшову продинамили. Сам-то он от поездки ждал генеральские погоны, в крайнем случае, назначение на адекватную должность и вот… Облом. Командир полка генеральское звание получил, дирижёр Запорожец сразу по возвращении из Швеции тоже генерала — минуя полковника, а Ульяшов… Увы! Да ладно. Хорошо хоть на этой должности оставили, успокаивал себя Ульяшов, могли и… в Тмутаракань сослать, как любит говаривать полк… эээ… теперь уже, извините, генерал Золотарёв.

— За нас, за дружбу, — в который уже раз поднимает рюмку полковник Палий. — За Толяна, пусть он там покажет этой Европе как надо Россию уважать…

Друзья пили, закусывали, прерывались на голос радионформатора, но — увы, прилетали-улетали другие рейсы, ненужные. Палий отмахивался от них и, подняв наполненную рюмку, копируя хриплый голос Высоцкого и его манеру, как тост, напевал Грому: «Над Мурманском ни туч, ни облаков, и хоть сейчас лети до Ашхабада…» — Гром с Ульяшовым пьяненько подхватывали: «…Открыты Киев, Харьков, Кишинёв, и Львов открыт, но нам туда не надо».

— А теперь за Лёвку, за нашего друга Льва Марковича Ульяшова! За Россию, за нас, за полковников! — в свою очередь предлагал «улетающий» Гром, и друзья стоя выпивали. Только стоя…

Естественно не рассчитали. Прилично уже выпили. Подпили. Хотя за ними такого не водилось. Авиаторы всё время в «воздухе», всё время на лётном и врачебном контроле, а Ульяшов из принципа не выпивал. Главным воспитателем человек в полку числился. Образцом и примером. Это сейчас только друзья расслабились. Редкие встречи и обстоятельства. К счастью для Ульяшова, о семьях и жёнах не говорили, только о дружбе и мелочах, не более. Хотя, Ульяшову очень хотелось похвастать поездкой в Швецию (Не затрагивая естественно конфликтные позже моменты), о славе оркестра, о Смирнове, о… Палий уже похвастал, указал на два боевых ордена и у себя, и на груди Грома, намекнул на «толстые» обстоятельства. На присвоение звания Героя командиру эскадрильи, на поданные документы на Грома. «Да, друг, так вот!» Штурмовая авиация и в мирное время нужна, говорил его гордый взгляд, и Гром не возражал.