Наталья Александрова - Порванная струна

Надежда почувствовала желание облокотиться на что-нибудь, потому что ноги ее не держали. Однако это было не от неуверенности, а от потрясения: уж очень большое впечатление производила стена фотографий. В душе же ее, наоборот, не было места сомнениям: вся обстановка комнаты говорила, что она на правильном пути.

Оторвавшись от фотографий, Надежда окинула взглядом комнату.

Узкая неудобная кушетка, пара обшарпанных стульев, старая, грубо сколоченная табуретка – обстановка комнаты была более чем скудной. Только довольно приличный магнитофон на полу немного выбивался из общего спартанского стиля.

Рядом с магнитофоном стоял деревянный сундучок. Крышка потемнела от времени, но чувствовалось, что сундучок еще крепок. Старинная вещь, хоть и не очень ценная. Надежда наклонилась и открыла крышку. Внутри лежала стопка толстых тетрадей в клеенчатых разноцветных переплетах и несколько магнитофонных кассет. Надежда наскоро перебрала все и не нашла в сундучке больше ничего. Внизу лежал плотный лист бумаги, который оказался рекламным проспектом. «Яхт-клуб» – было напечатано голубым по белому, а вдали виднелись яхты, плывущие под парусами, и море все в барашках. Дальше шла традиционная надпись «Добро пожаловать!» и внизу мелким шрифтом адрес. Плакат был старый, десятилетней давности и использовался хозяином, чтобы прикрывать дно сундучка, здорово изъеденное древоточицей.

Надежда взяла наугад тетрадь, раскрыла ее и прочитала:

«Это было ранней весной, в начале марта. Только воробьи почувствовали уже приход весны и галдели как ненормальные. Я поднимался с санками в руке на деревянную горку и вдруг увидел Ее…»

Еле я дождался утра, когда наступило приличное для звонков время, набрал Сонин телефон. И трубку мгновенно сняли.

– Соня! – чуть не закричал я. – С тобой все в порядке?

– Кто это говорит? – прозвучал в трубке немолодой и очень встревоженный женский голос.

– Это Андриан, Сонин друг, – ответил я. – А где Соня?

– Я – Сонина мама, и я тоже хотела бы знать, где Соня. Сегодня она не ночевала дома. Мы очень волнуемся – я и муж. А он – Сонин отец – очень нездоровый человек, ему волноваться нельзя. Как вы сказали вас зовут? Андрей?

– Андриан.

– Скажите, Андрей, когда вы последний раз ее видели?

– Я разговаривал с ней вчера утром, мы договорились, что я встречу ее после концерта. – Я хотел было сказать, что на концерт она не пришла. Но вовремя прикусил язык и, чтобы не волновать еще больше пожилых людей, добавил: – Но я опоздал.

– Очень жаль, Андрей, – сухо ответила женщина, – если вы узнаете, где Соня, позвоните мне, пожалуйста, – она назвала номер телефона и закончила разговор.

Я стоял возле телефона с совершенно идиотским видом. Даже дышать мне стало как-то тяжело и больно, как после сильного удара в солнечное сплетение. И в это время телефон зазвонил.

Я схватил трубку и опять закричал:

– Соня, это ты?

– Нет, это не Соня, – в трубке снова был женский голос, но на этот раз я узнал Надежду Николаевну, – а что с Соней?

– Она пропала. Вчера не пришла на концерт и не появилась дома. И у родителей ее тоже нет.

В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Так что я подумал, что связь прервалась, но наконец Надежда Николаевна заговорила, причем голос у нее здорово изменился – такое в нем звучало беспокойство:

– Кажется, я знаю, в чем дело. Давай встретимся и поговорим.

– Где? – спросил я упавшим голосом.

– Быстрее всего получится в метро. Знаешь, на станции «Маяковская» есть такие длинные скамейки?

Я бросил трубку и побежал к метро.

Надежда Николаевна сидела на скамейке и вид имела несколько растерянный и огорошенный, что для нее вообще-то нехарактерно. Я с ходу повторил, что Соня пропала, со вчерашнего дня ее никто не видел.

– Я только что была в одном доме, – задумчиво проговорила Надежда.

– В каком доме! – Я не на шутку рассердился. – Вы не поняли? Соня пропала!

– Не кипятись. Сядь и послушай.

Я сел рядом, но от волнения не сразу понял, о чем она говорит. Надежда рассказывала, что была в какой-то нежилой квартире, – как она туда попала, я не понял, видимо, отключился на какое-то время, думая о Соне, – но когда она стала говорить о том, что в этой квартире прямо-таки музей – сотни Сониных фотографий, – я стал слушать внимательно. По всему выходило, что живет там маньяк, и маньяк этот зациклен на ней, на Соне!

Я вспомнил вдруг про странные Сонины отношения с телефоном, про то, как напряженно в первую нашу встречу она говорила с кем-то, а во второй раз вообще отключила телефон. Вспомнил, какая она была нервная и запуганная. А я, идиот, вместо того чтобы поговорить с ней, настоять на том, чтобы она поделилась со мной своими неприятностями, болтал о всякой ерунде! Кретин!