ДМИТРИЙ ВАГНЕР - ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии

– Спасибо. – сказала Ивонн. – Ты тоже красивая…

Кофе больше не действовал. Строчки снова задергались и поехали. Вернулись голоса. Шум, неразборчивый шепот, как будто несется из всех углов. Ивонн положила ручку на блокнот и, растопырив пальцы, подняла пятерню над столом. Подвигала вверх и вниз. Рука оставила в воздухе шлейф. Значит дело – дрянь.

«Ты красивая».

«Да, верно, – подумала Ивонн. – Девочка, кажется ее звали Мия, назвала ее красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле».

Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным-давно след простыл.

Единственный свидетель (он же соучастник событий) ко всему прочему главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.

Не исключено, что ядром заговора был именно он. Теплое место, большая зарплата. Первый парень на деревне. Ему было, что терять.

К столику подошел улыбчивый официант в смокинге. Он наклонился к Ивонн, повертел головой, убедился, что их никто не слушает, и сказал:

– Все так и есть, госпожа Шнайдер. Девочка – наш агент, а в цветок мы насыпали нервно-паралитический газ, из-за которого твой пульс в состоянии покоя составляет сто двадцать ударов в минуту. Плюс крайнее возбуждение коры головного мозга и блокировка выработки мелатонина в гипофизе. Вы больше не сможете спать. У вас в запасе меньше пяти дней. Но шанс на спасение все-таки есть. – Официант загадочно улыбнулся и похлопал по запястью, где у него вероятно пряталась ампула с противоядием. – Вам нужно залезть на стол и прокричать на весь зал: ку-ка-ре-ку!

Официант наклонился так близко, что лицо его превратилось в черное круглое пятно.

Ивонн отвалилась на спинку. Туман в мозгу сгустился, а свет, и без того скудный, начал резать глаза.

Она оглянулась по сторонам. Старик за угловым столиком наклонился вперед, из тени показалось бледное худое лицо. Он посмотрел на нее, пригубил из низкого бокала с толстым дном, облизнул губы и кивнул, соглашаясь с официантом.

В глубине бара, откуда сочился едкий свет и переливались бутылки, бармен перегнулся через стойку и что-то шепнул сидящему на высоком стуле толстяку в бейсболке. Вместе они оглянулись на Ивонн и прыснули со смеху.

Ивонн нашарила на столе ручку, зажала в руке и нажала на кнопку. Постаралась вспомнить, что было дальше, тогда у фонтана. Все, что требовалось, это начеркать пару строчек на листе бумаги. Она надеялась таким вот простым, испытанным способом прояснить мысли, словно ручка была маленьким и мощным противотуманным фонарем.

Она посмотрела вверх, на темное овальное пятно:

– И что, вот так просто? Крикнуть, и все это закончится?

– Ну, не совсем, – ублюдок сделал вид, что смущен, – я могу принести меню, а вы позовете меня, когда будете готовы.

И тут бессильный смех начал подниматься из недр Ивонн. Она подалась вперед, но поняла, что шея стала слишком мягкой, а голова слишком тяжелой, чтобы удержаться, и вот-вот упадет в тарелку. Она успела подпереть ее свободной рукой.

– Ну вы молодцы, однако. Так значит яд был в цветке, черт вас дери.

Официант огляделся. В темноте Ивонн, как ни старалась, все никак не могла разглядеть выражение его лица.

– Мэм?

– Ну, что вам еще?

– Так я пойду?

– Да уж идите. Я позову Вас, когда буду готова…

Отец девочки по имени Мия прошел уверенной легкой походкой сердцееда через площадь сквозь поток гуляющих людей. Он щурился от солнца, и они, эти глаза, говорили Ивонн о женственности больше, чем ее собственное отражение.