Матильде Асенси - Последний Катон

Мы с капитаном и Фарагом в отчаянии переглянулись. В этот миг над полом взметнулось пламя: загорелся пиджак, кое-как брошенный капитаном на пол. С меня градом лился пот, но хуже всего был шум в ушах. Я начала снимать свитер.

— У нас не остается кислорода, — непроницаемым голосом объявил Кремень. По его серым глазам я видела, что, так же как и я, он знал, что приближается конец.

— Лучше нам помолиться, капитан, — сказала я.

— Вас по крайней мере… — прошептал профессор, не сводя глаз с горящего пиджака и откидывая со лба пряди мокрых волос, — тешит вера в то, что скоро вы начнете новую жизнь.

Во мне вдруг поднялась волна ужаса.

— Фараг, ты не верующий?

— Нет, Оттавия, неверующий. — Он робко улыбнулся, как бы извиняясь. — Но ты не беспокойся. Я много лет готовился к этому моменту.

— Готовился? — возмутилась я. — Единственное, что ты должен сделать, это обратиться к Богу и положиться на Его милосердие.

— Я просто засну, — сказал он так мягко, как только мог. — Я довольно долго боялся смерти, но не позволил себе поддаться слабости и уверовать в Бога, чтобы избавиться от этого страха. Потом я понял, что каждый вечер, когда я ложусь в постель и засыпаю, я тоже немного умираю. Процесс тот же самый, разве ты не знала? Помнишь греческую мифологию? — улыбнулся он. — Братьев-близнецов Гипноса [22] Гипнос — Сон. и Танатоса [23] Танатос — Смерть. , сыновей Никты, Ночи… помнишь?

— Ради всего святого, Фараг! — взмолилась я. — Как ты можешь так богохульствовать, когда мы стоим на пороге смерти?!

Я никогда не думала, что Фараг может быть неверующим. Я знала, что он не то чтобы был рьяным христианином, но не быть рьяным христианином и не верить в Бога — две огромные разницы. К счастью, в жизни мне встречалось не много атеистов; я была уверена, что все по-своему верят в Бога. Поэтому я пришла в ужас, увидев, как этот сумасшедший ставит на кон свою вечную жизнь, говоря в свои последние минуты такие жуткие вещи.

— Оттавия, дай мне руку, — попросил он, протягивая мне свою дрожащую ладонь. — Если мне придется умереть, мне хотелось бы держать тебя за руку.

Я, конечно, протянула ему руку, как я могла ему в этом отказать? Кроме того, мне тоже нужно было почувствовать хотя бы кратчайший контакт с человеческим существом.

— Капитан, — окликнула я. — Вы хотите помолиться?

Жар был адский, воздуха почти не оставалось, и я практически ничего не видела — не только из-за капель пота, которые стекали мне на глаза, но и потому что была без сил. Меня обволакивало сладкое забытье, жаркий сон овладевал мною, лишая меня последних сил. Пол, холодная железная пластина, на которую мы вступили, войдя в комнату, превратился в ослепляющее море огня. Все светилось оранжевым и красноватым цветом, даже мы сами.

— Конечно, доктор. Начинайте вы, я буду продолжать.

Но тут я поняла. Как все просто!.. Одного последнего взгляда, брошенного на наши с Фарагом переплетенные руки, было достаточно: в этой влажной от пота и блестящей от отблесков огня массе пальцы перемножились… Ко мне в голову как во сне вернулась детская игра, небольшая хитрость, чтобы не учить наизусть таблицу умножения, которой научил меня в детстве мой брат Чезаре. Чтобы умножить на девять, как объяснил мне Чезаре, нужно просто вытянуть пальцы, отсчитать от мизинца левой руки до множителя и загнуть этот палец. Число пальцев, оставшихся слева, будет первой цифрой произведения, а справа останется вторая цифра произведения.

Я высвободила руки из ладоней Фарага, который так и не открыл глаза, и снова повернулась к ангелу. На мгновение мне показалось, что я потеряю равновесие, но меня поддержала надежда. Оставлять нужно было не шесть звеньев с одной стороны и три с другой! Произведение было шестьдесят три. Но комбинацию «шестьдесят три» нельзя набрать на этом сейфе. Шестьдесят три — это результат, произведение двух других чисел, как в хитрости Чезаре, и как же их легко угадать! Это Дантовы числа: девять и семь! Девятью семь — шестьдесят три; семью девять — шестьдесят три, шесть и три. Другого варианта не было. Я вскрикнула от радости и потянула за цепи. Конечно, я бредила, в моем мозгу бушевала эйфория, являвшаяся результатом недостатка кислорода. Но эта эйфория подсказала мне решение: семь и девять! Или девять и семь — именно этот ключ сработал. Моим рукам было не под силу толкать и вытягивать звенья цепи, но какое-то безумие, сумасшедший порыв заставил меня снова и снова напрягать все мои силы, пока мне это не удалось. Я знала, что Бог помогает мне, я чувствовала на себе Его вдохновение, но, когда мне все удалось, когда камень с фигурой ангела медленно погрузился в землю, открыв нашему взгляду новый прохладный коридор, языческий внутренний голос сказал мне, что на самом деле наполняющая меня жизнь будет всегда противиться смерти.