Матильде Асенси - Последний Катон

— Круг завистников, — прошептала я, немного труся, и поднесла левую ладонь к руке, на которой еще не зажил шрам с первым крестом.

— Вперед, Басилея, а то еще скажут, что мы — трусы! — восторженно провозгласил Фараг, входя в просвет.

Перед нами вздымалась вторая линия кустарников, и ее конца не было видно ни в одну, ни в другую сторону, так что кусты с обеих сторон образовывали бесконечный коридор.

— Господа предпочитают пойти направо или налево? — с таким же энтузиазмом вопросил Фараг.

— В какую сторону идет Данте, попав на второй уступ? — спросила я.

Капитан быстро достал из рюкзака свой потрепанный экземпляр «Божественной комедии» и начал его листать.

— Слушайте, что гласит третья строфа песни, — с явным волнением произнес он: — «Дорога здесь резьбою не одета; стена откоса и уступ под ней — сплошного серокаменного цвета». И на четыре стиха ниже, говоря о Вергилии: «Затем, на солнце устремляя взоры, недвижным стержнем сделал правый бок, а левый повернул вокруг опоры». Думаю, вы согласитесь со мной, что яснее объяснения не придумаешь.

— А где же солнце? — поинтересовалась я, ища его глазами. Громадные деревья росли так, что сложно было угадать, где именно оно находится.

Капитан взглянул на часы, достал компас и указал на точку на небе.

— Оно должно быть где-то там, — указал он.

И правда, так и было, потому что, зная это, было легче заметить его свет, проникавший в этом месте сквозь листву.

— Но мы не можем быть уверены, что Вергилий смотрел на солнце в то же время, что и мы, — заметил Фараг. — А от этого зависит направление.

— Положимся на удачу, — вмешалась я. — Если ставрофилахи хотели бы, чтоб мы пошли в каком-то конкретном направлении, они бы указали нам его.

Глаузер-Рёйст, не отрывавшийся от «Божественной комедии», поднял голову и посмотрел на нас блестящими глазами:

— Знаете, доктор, наша удача нас не подвела, она попала прямо в точку, потому что Вергилий и Данте пришли ко второму уступу как раз после полудня. То есть почти в то же время, что и мы.

Довольно улыбаясь, я повернула лицо к солнцу, уперлась правой ногой в землю и повернулась влево, и слева оказался правый проход, так что мы пошли между одинакового цвета «стеной откоса» и «уступом под ней», хотя они только казались гладкими, так как были сплетены из тесно перекрученных ветвей. Дорога тоже не была «сплошного серокаменного цвета», так как через каждые сто — двести метров на ней появлялась прочно закрепленная в земле деревянная звезда. В начале эти фигуры очень привлекли наше внимание, но после часа пути мы решили, что, что бы это ни было, нам все равно.

Мы прошагали в быстром темпе еще час, но пейзаж совершенно не изменился: в центре — усеянный звездами земляной коридор, а по бокам — пара высоченных зеленых стен, которые под влиянием перспективы, казалось, сходятся где-то вдалеке перед нами.

Меня начинала одолевать усталость. Ноги в туфлях горели и болели, и я бы что угодно отдала за стул или, еще лучше, за удобное кресло, как те, что были в вертолете. Но, так же как Данте с Вергилием, хотя, будучи духом, последний никогда не уставал, нам тоже пришлось довольно долго идти вперед, пока мы нашли что-то стоящее.

— Мне вспоминается фраза Борхеса, — пробормотал Фараг, — которая гласит: «Мне известен греческий лабиринт, состоящий из одной-единственной прямой линии. На этой линии заблудилось столько философов, что немудрено было запутаться простому детективу». По-моему, это из «Хитросплетений».

— А помнишь вот это: «Бесконечный круг, центр которого везде, а окружность так велика, что кажется прямой линией»? — Я тоже читала Борхеса, так почему бы не покрасоваться?

Около пяти вечера, когда никто из нас еще даже не вспомнил о голоде и жажде, мы наконец обнаружили проход во втором, внутреннем, круге кустов: железную дверь высотой с живую ограду и шириной около восьмидесяти сантиметров. Толкнув ее и переступив через порог, мы заметили еще пару любопытных деталей: во-первых, наши огромные изгороди были не чем иным, как толстыми, прочными каменными стенами толщиной почти в полметра, увитыми вьющимися растениями; а во-вторых, дверь была сделана таким образом, что, как только мы закрыли бы ее за своей спиной, мы уже никак не смогли бы снова открыть ее.

— Если только что-нибудь не подложим, — сказал Босвелл, на которого сегодня снизошло вдохновение.

Поскольку камней вокруг не было, с собой у нас не было ничего лишнего и, в довершение всего, проклятые растения были крепче веревок и кололись, как черти, единственным решением нам представилось заложить в дверь часы Фарага, который сделал это щедрое предложение, говоря, что часы из титана и выдержат давление двери без проблем. Однако, как только мы, хоть и очень аккуратно, прижали их железной створкой, бедный механизм, выдержав несколько секунд, подался под весом двери и разлетелся на тысячи кусков.