Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

Позже, не знаю в котором часу, в дверь позвонили. Анжела накинула халатик и выбежала из спальни. Я слышал, как она с кем-то поговорила. Потом вернулась, держа букет роз «соня». Была суббота, а я поручил цветочному магазину «Флореаль» каждую субботу в одно и то же время посылать Анжеле тридцать роз: ведь мы познакомились с ней именно в субботу.

В начале этого повествования я написал, что оно должно стать своего рода страхованием жизни для Анжелы и что поэтому я обязательно должен его закончить с Божьей помощью. Это не вопрос умения. Ради Анжелы я могу все. Это всего лишь вопрос времени. Я описываю здесь правдиво и точно все, что мне довелось пережить, все и обо всем. Не стану описывать лишь одно: что Анжела явилась для меня величайшим переживанием и в эротическом смысле, какого у меня никогда не было. Это наша тайна, и пусть ею и остается. Мне показалось бы предательством по отношению к Анжеле, если бы я предал гласности наши самые интимные отношения, если бы описал, что именно мы делали в такой-то день, в такую-то ночь и потом еще много-много раз. Скажу лишь одно: она умела любить, как никакая другая женщина любить не может. Я и понятия не имел, что женщина вообще может так любить. Она была просто чудо. Мое чудо. Чудо и счастье и любовь и смысл моей жизни.

Проигрыватель все еще крутился, и уже в третий раз звучала последняя пластинка, когда я встал с анжелиной кровати.

— Ты куда?

— Я сейчас вернусь.

Я пошел в ванную и вынул из кармана моей куртки бриллиантовые серьги, которые я купил для Анжелы и которые она мне вернула. С серьгами в руках я подошел к кровати, на которой она лежала, радостно улыбаясь. Она увидела, что я принес. Я вопросительно взглянул на нее. Она кивнула. Тогда я протянул ей серьги, и она просунула их в уши. Мы вместе двинулись в ванную. Но и в ванне она не сняла сережки. У нее был такой вид, словно на ней вечернее платье из белой пены. Анжела накинула махровый халатик, я — пижаму, потом она достала бутылку шампанского со льда, мы вышли на террасу, уселись в кресло-качалку и стали смотреть вниз на море и город, медленно прихлебывая шампанское и пуская сигаретный дым. Наступил вечер. Краски земли и неба менялись с каждой минутой, и опять появились глухо рокочущие лайнеры, взлетавшие или садившиеся в Ницце, и на серовато-водянистом небе внезапно вспыхнули первые звезды.

— Ты для меня все, — сказал я.

— И ты для меня все, — эхом откликнулась она и поцеловала мою ладонь. Бриллианты в ее ушах засверкали.

Так мы сидели долго-долго, не говоря ни слова, только глядели друг на друга и целовались без конца. Очень нежно целовались в этот вечерний час.

— А теперь я есть хочу, — внезапно сказала Анжела, когда вечерние тени начали сгущаться. — Пошли со мной в кухню, любимый. — Мы побежали в кухню, как дети, и я опять — спустя столько времени — сел на низенькую скамеечку и смотрел, как Анжела хозяйничает у плиты. Она зажарила бифштексы, заготовленные заранее, и сделала салат. Я не мог оторвать от нее восхищенных глаз.

Все, о чем я мечтал, на что надеялся — все это теперь у меня было.

— Скоро начнут передавать «Новости», — сказала Анжела и включила «Сони» в кухне и большой телевизор в гостиной. Потом она вернулась в кухню и подошла к столу у окна, чтобы приготовить салат. При этом слегка прикоснулась ко мне. В следующую секунду она схватила меня и потащила в спальню, а там сбросила свой халатик, стащила с меня пижаму и прошептала как безумная: «Иди ко мне… Сейчас…»

И вот мы опять занялись любовью, задыхаясь от страсти и желания, ослепленные и обожженные этим пламенем. Потом, совершенно обессилевшие, лежали рядом, и Анжела сказала:

— Я совсем обезумела, да?

— Ты любима, — сказал я, — и ты сделала меня счастливейшим человеком на свете.

— А ты меня — счастливейшей женщиной на свете, — сказала она. — Боже, мои бифштексы!

Бифштексы сгорели.

Мы сидели в гостиной за наскоро накрытым столом, ели салат и очень много холодного мяса и длинные батоны белого хлеба, запивая все это «Розе». Первые новости по телевидению мы тоже пропустили. Анжела выключила звук у большого телевизора. После ужина я помог ей отнести все на кухню, и Анжела заметила, что бутылка шампанского нам сейчас бы тоже не помешала. Мы пили медленно, смакуя каждый глоток, и я рассказал Анжеле о своей работе, а она сообщила мне, что в Каннах у всех на устах гибель Хельмана и убийство Килвуда. Хотя город кишмя кишит полицейскими и высокими чинами из разных министерств, но делается все, чтобы спустить это дело на тормозах. Люди, с которыми она познакомила меня в доме Трабо, еще не разъехались. Анжела сказала, что слышала, будто они все по отдельности или вместе очень часто встречались с исполнительным директором банка Хельмана. Сама же Анжела за это время получила новые заказы. Мы с ней пошли в мастерскую, и она с гордостью показала мне, как прилежно она трудилась.