Сергей Устинов - Проигрыш

Кантария закончил говорить, но не садился. Он переминался с ноги на ногу, желая, видимо, что-то добавить. Наконец решился.

- Тут еще вот какое дело, Котэ Владимирович. Серго Каличава бузит...

Абуладзе поднял на него каменное лицо, сдвинул брови. Я увидел взгляд такой тяжелый, что, казалось, он с трудом отрывает его от стола, взгляд, которым, наверное, можно было бы крушить головы врагов, как некогда в горах Сванетии крушили их своими дубинками далекие предки начальника угрозыска. Мне стало понятно теперь, что имел в виду Епифанов, и я подумал: окажись сейчас перед Котэ Владимировичем неведомый Серго Каличава, он немедленно перестанет бузить, что бы ни имел в виду под этим словом Кантария.

- Люди говорят, - объяснил Нестор, - Серго поклялся, если милиция не поймает, сам отомстит убийце. - И добавил, словно оправдываясь: - Он ведь Квициния родственником доводится.

В кабинете повисло молчание, смысл которого я в тот момент оценить еще не мог.

- Поезжайте с Епифановым, - нарушил его в конце концов Абуладзе. - И поговорите. А если нет... - Он грозно замолчал. - Скажите ему: Котэ сам с ним побеседует.

Когда совещание закончилось, я спросил у Епифанова:

- Кто такой этот Каличава?

- Бандит и мерзавец, - автоматически ответил он. А потом прибавил задумчиво: - Хотя в последнее время вел себя смирно. Если хочешь, поехали с нами. Посмотришь на это наследие тяжелого прошлого.

"Наследие тяжелого прошлого" обитало в прелестном доме, розовевшем облицовочной плиткой в глубине пышного сада, отделенного от улицы затейливой решеткой. Мы позвонили в изящный звонок, и, когда на дорожке из битого кирпича показался маленький, почти совсем лысый человечишка, несмотря на жару одетый в козью безрукавку поверх байковой рубашки, с большими садовыми ножницами в руках, я решил, что это, вероятно, папа "бандита и мерзавца". Но оказалось - сам.

Прикрывая глаза от солнца ладонью, он приблизился к калитке, всмотрелся в гостей, и его мелкое бесцветное личико вдруг подернулось рябью, как поверхность лужи при легком ветерке, а тонкие бескровные губы криво разъехались в разные стороны - надо полагать, Серго Каличава приветственно заулыбался старым знакомым.

- Какой радостный день! - воскликнул он, в преувеличенном восторге воздевая к небу секатор. - Какие люди пришли ко мне в дом!

Каличава отпер калитку и отошел в сторону, пропуская нас. Его колючие вблизи глазки ощупывали меня - незнакомое, а потому таящее возможную опасность лицо.

- Гость из Москвы, - скупо отрекомендовал меня Епифанов, не вдаваясь в подробности.

- Гостям рад, проходите, проходите, - бормотал за нашей спиной хозяин. - А я тут садом занимаюсь...

Дорожка кончалась крыльцом, поднявшись по которому мы оказались на большой застекленной веранде. Через полминуты к нам присоединился Каличава, уже без секатора, но с большой вазой, полной персиков.

- Садитесь, дорогие, - говорил он. - Сейчас закусим, передохнем...

Но Епифанов сурово отрезал:

- Есть не будем. Мы по делу.

Каличава, однако, эту суровость полностью, кажется, игнорировал. Все так же бодро и ласково поинтересовался:

- Как здоровье Котэ Владимировича? Что сам не пожаловал? Забыл? Не уважает больше?

- Это за что же ему тебя уважать - бух, бух? - не удержался Кантария.

- Э, начальник, - лукаво покрутил пальцем в воздухе Каличава. Хороший человек всегда найдет, за что уважать другого. Значит, закусить не желаете?

- Нет.

- Жаль. - Личико его снова стало гладким и жестким. - Я ведь вас с утра ждал. Готовился.

Епифанов с Кантария коротко переглянулись. А я догадался, что своим неожиданным заявлением Каличава, как видно, поломал сотрудникам милиции "домашнюю заготовку". И сейчас Епифанову, наверное, придется на ходу придумывать новое начало для беседы.

- Ну, раз ждал... - раздумчиво проговорил Никита. - Раз готовился... То давай начинай первым, рассказывай.

- Что рассказывать? - удивленно поднял брови хозяин.

- А вот хоть про то расскажи, почему ты знал, что мы к тебе приедем, - напористо включился Кантария.

Каличава вздохнул и с простодушным видом развел руками.

- Известно всем: дерево держится корнями, а человек - родственниками. Нугзар Квициния двоюродным братом мне приходился, а как не стало его, я у мальчика вместо отца был. Вот и подумал: как можете вы не заехать ко мне, не спросить про Зазу - чем жил, чем дышал?

Говорил он вроде серьезно, а смотрел с хитрым прищуром, как бы приглашая поиграть в некую игру. И Епифанов, похоже, правила принял, уселся поудобней, спросил: