Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

Не отрываясь от него, Настя подпрыгнула, уцепилась руками и ногами, повисела на нем и медленно съехала обратно.

– Я не люблю целоваться, – сказал он, когда пришлось перевести дыхание, – и никогда не любил.

– Это заметно, – согласилась Настя.

– Нет, правда.

– Правда заметно.

Он отстранился и посмотрел на нее:

– Я… плохо целуюсь? Неприятно?

Она засмеялась и сунула руки ему под майку.

– Ты дурак. Я шучу. У меня тоже есть чувство юмора.

– Нет у тебя никакого чувства юмора. Он поймал в ладонь ее затылок, притянул к себе ее лицо и очень близко посмотрел в глаза – зеленые и серьезные.

Нет. Она не может быть ни в чем замешана. Она не должна быть ни в чем замешана.

– Не будем больше целоваться? – спросила она, и он поцеловал ее.

Будь оно все проклято – этот дом, толпы родственников и расследование, которое она затеяла!

В дверь деликатно постучали, и Настя шарахнулась от него, бессмысленно тараща глаза. Когда Муся вошла, она усиленно протирала пыль с торшерной ноги.

– Мы там уже мыли, Насть, – сказала Муся, – впрочем, лишний раз помыть никогда не помешает.

– Что это вы уборку затеяли? – спросил Кирилл, просто чтобы сказать что-нибудь и перестать таращиться на Настину попку, обтянутую шортами.

– Я решила, что здесь нужно навести порядок после… бабушки. – Настя разогнулась и обвела кабинет глазами, как будто увидела в первый раз. – Мне не хочется, чтобы везде лежали ее вещи и чтобы их все хватали, смотрели, обсуждали. Лучше убрать. И еще я решила перенести сюда компьютер. Здесь удобнее работать, чем в спальне.

– Насть, фотографии куда?

Кирилл посмотрел – Муся в обеих руках держала целую стопку увесистых плюшевых и кожаных альбомов.

– Положи пока на диван. Я не знаю, куда. Наверное, в книжный шкаф, в нижнее отделение. Влезут они туда?

– Сейчас посмотрим.

Кирилл сел на кожаный диван и наугад открыл один альбом.

Молодой мужчина в военной форме смотрел куда-то вдаль орлиным взором. И еще он, немного постарше, за обширным, как колхозное поле, письменным столом. Вокруг была невозделанная пашня – кучи бумаг и нелепых пузатых телефонов. На этой фотографии он выглядел озабоченным и очень человечным, может быть, потому, что не старался придать лицу орлинор ныпажгние.

– Это дед, – сказала Настя издалека, подошла и присела рядом, – это сорок пятый год, он только демобилизовался. А это уже сорок восьмой. Видишь, какой грустный? Наверное, уже знал, что его посадят.

Грустный? Кирилл посмотрел на желтую фотографию. Нет, он не грустный. Человек на фотографии был чем-то озабочен, причем решительно озабочен, словно ему предстояло сделать трудный выбор.

– А это Яков. Он и вправду был красавец, прав Владик, черт бы его…

Подошла Муся и тоже стала смотреть. Фотография была “парадная” – тот же орлиный взор, устремленный как пить дать в коммунизм, прическа волосок к волоску, губы сложены решительно и непримиримо к врагу. Человек на фотографии был похож решительно на всех героев того времени. Ему можно было запросто пробоваться на главную роль в фильме “В шесть часов вечера после войны”. Он был красив ненатурально, сказочно, глянцево, как были красивы румяные и чистые актеры, игравшие офицеров на войне. Только человек на фотографии как раз и был офицер, а не актер.

– А это они с дедом на какой-то то ли рыбалке, то ли охоте в Волхове.

По правилам того времени они не улыбались в объектив, смотрели серьезно, но видно было, что у обоих хорошее настроение, и, как только кончится эта морока с фотоаппаратом и назойливым фотографом, который все выбегал из-за шаткой треноги, подбегал к ним и что-то суетливо поправлял, они расслабятся, закурят и станут говорить друг другу, что у них был здорово глупый вид.

Время ни при чем. Время всегда просто время. И эти парни на фотографии просто парни – генерал инженерных войск и его друг. И обоим предстоит сгинуть, пропасть навсегда, и это уже неважно, что одному посчастливится вернуться. В этот дом вернулся совсем другой человек – не тот, который, сдерживая смех, серьезно смотрел в камеру и ждал, когда фотографу надоест суетиться и он сделает свое нехитрое дело.

Как никогда больше не вернется в Питер тот Кирилл Костромин, что старательно, с высунутым языком вырезал на джинсах ровные полоски.

– Это они с бабушкой и Яковом на каком-то военном параде. Уже, наверное, тетя Нина родилась. Надо посмотреть, какой это год. Странно, что бабушка не написала.