Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– А потом?

– А потом он ушел, из квартиры они съехали в какую-то коммуналку, дачи не стало, заказов не стало, ателье не стало, ничего не стало. Тетя Александра никогда в жизни не работала, а жить на что-то надо было. Она попыталась у бабушки просить, а та ей отказала. Я подробностей никаких не знаю, но вроде бы бабушка ей сказала, что она не инвалид и не многодетная мать, вполне может сама себя прокормить, а Соне с Владиком обещала помогать и на самом деле помогала. До самого последнего времени. Не зря она Соне ожерелье завещала. Она очень ей сочувствовала.

– Почему?

Сергей пожал плечами:

– Ну как – почему? Потому что Соньке, после того как дядя Боря исчез, хуже всего пришлось. Тетя Александра, конечно, ни на какую работу не пошла, а Сонька стала спасать семью – медицинский бросила, устроилась медсестрой в больницу на две ставки и еще уборщицей. Домой сутками не приходила. Ухаживала за самыми тяжелыми, за которых никто не брался, – за деньги, конечно. Ну и содержала и мать, и Владика отчасти. Бабушка ей какие-то вещи покупала, я ни разу не видел, чтобы она носила. То ли у нее все тетя Александра отбирает, то ли она сама не хочет, но работает она с утра до ночи, а потом сидит возле матери, даже глаз не поднимает. Как монашка. Ну, ты же сам утром видел!

– А Владик им совсем не помогает?

– Не знаю, – вдруг сказал Сергей с раздражением, – что-то ты все у меня выспрашиваешь? Может, ты все-таки аферист?

– Да не аферист я! – возразил Кирилл с умеренной досадой. – Просто я все время боюсь попасть впросак. Я же ничего не знаю про ваших родственников, а с Настей мне даже поговорить некогда. Вот где она сейчас? А?

– На кухне, скорее всего. С мамой и Мусей, – Муся была помянута необыкновенно нежным тоном.

– Вот именно. Не пойду же я к ним с вопросами! Твоя матушка тогда меня моментально вышлет на сто первый километр.

– Это уж точно, – согласился Сергей, – вышлет.

– А что это Владик рассказывал про то, что бабушка деда отравила?

– Да не знаю я! Он вообще все время врет. И потом, ему нравится “эпатировать публику”. Он так и говорит. Он сюда из города на велосипеде приехал. И не потому что спортсмен, а потому что машины у него нет, а на электричке ездят одни плебеи и уроды.

Значит, не аэроплан и не подводная ложа, а всего лишь велосипед. Поэтому Кирилл ничего и не слышал.

В окне, мимо которого они проходили, вдруг показалась голова Нины Павловны, которая громко закричала:

– Дима!!

Кирилл сильно вздрогнул и посмотрел наверх.

– Дима!!!

– Димы нет, – сказал Кирилл вежливо, и тут уж вздрогнула Нина Павловна. Она посмотрела на них сверху вниз и отдала распоряжение:

– Сережа, немедленно найди дядю Диму. Вчера он забыл в машине молоко.

– Он не забыл, – сказал Сергей, – я его на крыльцо поставил.

– Дядю Диму? – удивился Кирилл.

– Тетя Нина! – откуда-то с другого конца дома завопила Настя. – Молоко в холодильнике на террасе, я же маме сказала!

Тетя Нина в окне немного помолчала и скрылась и уже в доме приглушенно заговорила:

– Юля, молоко в другом холодильнике, как же ты не помнишь ничего!..

– Я ничего не помню, потому что его из машины доставала не я!..

– Ну все, – сказал Сергей, морщась, – наши мамаши на одной кухне – это конец света. И Мусе сейчас попадет.

– А где у вас книги? – быстро спросил Кирилл, чтобы Сергей не вспомнил про скамейку и не заставил его искать какое-нибудь “не слишком гнилое бревно”. – Я бы взял почитать что-нибудь.

– Пойдем, я покажу, – сказал Сергей охотно, – вот чего в этом доме полно, так это книг.

По мавзолейному коридору, полному сухих цветов и круглых столиков, они прошли в глубину дома, миновав кухню, на которой ссорились Нина Павловна и Юлия Витальевна.

– Проходи.

Высокая дверь величественно приоткрылась, и они оказались в гостиной, в которую Кирилл мельком заглядывал в свой первый приезд в этот дом. Почему-то в гостиной было темно, как в пещере. Толстые шторы, не сходившиеся на середине, пропускали внутрь узкие горячие лучи, которые ломтями резали полумрак, и все это напоминало католический собор в Риме. В довершение картины в полумраке обнаружились и две послушницы – одна сидела в кресле, укутав ноги клетчатым пледом, хотя в комнате было очень душно, а вторая подле нее на стуле, деревянно выпрямив тощую спину. Та, что была в кресле, говорила:

– …почти всю ночь. Сердце давило ужасно. Так мучиться невозможно, лучше уж умереть. Вот бы все обрадовались!