Прилес-Полесский - Поступь

– Вам здесь не одиноко? Спросил я, прерываясь на суп.

– Да уж не больше чем тебе в городе – посмеивался Матвей, забивая трубку.

– Да мне не то что бы одиноко – решил возразить я.

– Да? Но это же ты ко мне приехал, а не я к тебе. Признавайся, кто тебе в городе на хвост наступил, а? – подмигивая продолжал издеваться Матвей.

Я вздохнул.

– Матвей Игнатьевич, я все-таки прошу вас обращаться ко мне по имени или по фамилии, но не коверкая ее. Я Светлов Дмитрий Сергеевич. Не Хвостов, Светлов. Если хотите на бумажке себе запишите.

– Ладно, Дмитрий Сергеевич, не кипятись, мы тут одичали в полях этих. Ты кушай, набирайся сил с дороги. Тебе еще столько историй предстоит услышать.

В печи потрескивали дрова. Трещали звонко, будто в определённом темпе.

– Это вот береза так трещит. Вот дерево конечно, красивое, белое с черным, не прячется ни от кого, хочешь, чтобы согрело – согреет, хочешь, чтобы напоило – напоит, в жаркий день тенью, как простынкой накроет, а раньше так и вовсе письма друг другу писали на бересте. Это береза, да… – задумчиво выпуская дым говорил Матвей.

– Ну что Светлов, вкусно?

– Да, Матвей Игнатьевич, спасибо вам.

На улице смеркалось, глаза потихоньку начали закрываться, я умылся прошел в гостиную лег на мягкие перина и провалился в сон. Матвей Игнатьевич молча сидел у окна. Завтра я приступлю к работе.

– Что с ним?

– Несите нашатырь скорее!

– Дмитрий Сергеевич вы меня слышите?

– Вроде глаза открывает.

Хвостов лежал на полу книжного магазина, вокруг суетливо бегали люди, кто-то снимал происходящее на телефон.

– Береза…она накормит, укроет, вот она трещит…береза.

– Кажется бредит, да вызовите вы уже врачей Господи.

– Так уже приехали, сейчас санитары носилки принесут.

Двое крепких мужчин погрузили Хвостова на носилки и понесли к черному выходу из магазина.

– Береза…она…согреет, напоит, писать, береза, береста…

– Так, у нас тут обморок, грузи его. Да аккуратней ты, не дрова же.

– Дрова трещат, дрова, огонь.

– А не припадок у него часом?

– Да какой там… видать лесником работал раньше, вот ему везде березы то и видятся. Сейчас Палычу его покажем, если не наш клиент так пусть тогда к Железняковой в психушку едет.

– Ну что вы там? Погрузили?! Сейчас мы его с ветерком домчим.

– С ветерком…Гога…Павел…

Машина скорой помощи быстро уезжала от магазина оставляя за собой обеспокоенных читателей и журналистов.

– Здравствуйте меня зовут Алина, я журналист, я бы хотела задать вам пару вопросов если вы не против?”

– Мне? – обеспокоенный юноша показал сам на себя пальцем, не веря, что журналисту есть дело до него.

– Да, Вам. Подскажите пожалуйста, что за история у вашего деда и Хвостова?

– Да я самой истории то не знаю все что есть у меня это вот письмо. – парень протянул Алине письмо, где неровным старческим почерком было написано:

“Шурок! Пишу тебе с нашей Сахатовки.

Рассказывай, как ты там в городе. Мать говорила невесту себе нашел, красавица умница. Это ты молодцом это так держать! Как гранит науки, грызется?! Ты давай учись хорошо, приедешь мы с тобой хутор поднимать будем. И невесту тащи, а то что она там в городе, там же и дышать то нечем, пусть приезжает в полях наших, лугах погуляете. Да ты и сам уж, наверное, забыл, как бегал, помнишь бабка тебя заплаканного из крапивы в овраге доставала, ох и пятнистый ты тогда был, как этот, гепард!

Я тебе пишу вот с чем. К нам тут журналист приехал, со мной живет представляешь, Димой зовут, решил про хутор написать, я его Хвостовым кличу, но он Светлов по паспорту. Аж из самой Москвы перся. Так что дед скоро в газетах будет. Ты Саша, в церковь не забывай ходить. Оно Шурок надо. Мне тут сны снятся не хорошие, ой не хорошие. Кабы войны новой не было. Так что ты в церковь сходи и свечки за всех поставь, у нас тут была одна, но ты сам знаешь, ее как 60 лет назад не доломали так до сих пор развалина стоит, без креста, да и иконы все разворовали. Береги себя внучек, мать обними за меня. Да хранит вас Бог дорогие мои.

Кочерыгин Матвей Игнатьевич

18.02.2003”

Алина задумчиво посмотрела на Александра.

– А когда вы последний раз видели Матвея Игнатьевича?

– Эээ деда, в 95 вроде. Потом мы в город уехали, и я на хутор больше не ездил. А в 2005 мы узнали, что его нет в живых. Это письмо последнее напоминание о нем.

– А вы ему ответили на него?

– Честно признаться нет. Я тогда готовился к свадьбе, а потом все как-то руки не доходили. А мать даже говорить о нем не хотела.