Александр Субботин - Белоручка

А начались события, которые потрясли административный центр одной из областей России, с человека, который приехал туда летним воскресным вечером. А уже в понедельник утром этот человек шёл себе по парку к тому самому зданию на углу улиц Свободы и Ленина.

Человек этот был роста весьма среднего, скорее даже невысокого. Походку имел спокойную и лёгкую. На круглой голове его посреди редких русых волос уже к тридцати трём годам образовалась очевидная проплешина. Нос идущего был острым, глаза – серыми. Один глаз он постоянно прищуривал, словно в него всё время кто-то дул. Чисто выбритый подбородок был мягким и округлым. Казалось, это должно свидетельствовать о слабости характера человека, но думать так было бы ошибкой – и позже в этом убедятся многие. Руки он имел тонкие и длинные, с ухоженными ногтями. На среднем пальце левой руки красовался перстень с голубым камнем. Одет человек был в опрятный, но без щёгольства тёмно-бежевый костюм-тройку. Ботинки, впрочем, были дорогие, с пряжками, и сияли глубоким иссиня-чёрным блеском.

Пройдя через парк, по дорожкам которого, как уже было сказано, ветер гонял пыль, человек взглянул на свою обувь и досадливо вздохнул. Затем полез в кожаный портфель и достал из специального отделения бархатную тряпочку, которую всегда носил с собой именно для таких случаев. Ею он протёр сперва один ботинок, затем второй и, убедившись, что обувь вновь сияет как должно, вступил на проезжую часть с целью перейти улицу и войти в дверь здания с флагом на куполе.

Человека с портфелем звали Дмитрий Кириллович Капризов. И приехал Дмитрий Кириллович в Рошинск из самой Москвы с особым поручением. Однако, несмотря на важность задания, господин Капризов мало чем мог похвастаться в смысле талантов или же внешних данных. Человек он был, как вы уже заметили, простенький, невыразительный, прозрачный. Его с трудом можно было бы приметить в толпе – на улице или, скажем, в театре, куда он любил захаживать. Все свои пятнадцать лет трудового стажа господин Капризов жертвенно отдал лишь одной профессиональной сфере – государственной гражданской службе. И сфера эта за неимением другой возможности, а скорее из-за своей слепоты и нелюбви к человеческим талантам, которые всегда подразумевают под собой некоторый бунт и отступление от инструкций, щедро вознаграждала господина Капризова медленным, но уверенным карьерным ростом. И вот наш герой дошёл наконец до той точки, когда просто за выслугой лет и отсутствием в личном деле каких-либо дисциплинарных взысканий получил задание, о котором так долго мечтал.

Впрочем, не будем совсем уж несправедливыми к господину Капризову, говоря о нём как о совершенно бесталанном человеке. Пара талантов у него всё-таки имелась. И если первый ему был дарован свыше, от самого рождения – его большой и живой ум, то второй он развил в себе сам и совершенствовал его год от года. Этот талант был управленческо-организаторский. Правда, тут можно было бы заметить: а разве это не главная способность, которая требуется на государственной службе? Разве не в организации и управлении заключается вся эта ответственная работа? И да и нет. Одного владения указанными навыками на службе будет всё-таки недостаточно. От чиновника, по крайней мере, требуются ещё и смелость, и харизма, и везение, в конце концов. Необходим талант грамотно говорить, правильно строить фразы, чтобы ни у кого не закралось сомнения в правоте оратора, а значит, и в верности принятого им управленческого решения. Страх и уважение должен вызвать управленец. Поэтому просто ума и организаторских способностей тут будет маловато.

Сколько раз господин Капризов видел своими собственными глазами, как мимо него проплывают самые лакомые должности в его департаменте, на которые он мог справедливо рассчитывать. И как доставались они каким-то скороспелым выскочкам, откровенным популистам, протекционистским крикунам. Да, разумеется, у всех у них были замашки больших начальников: грудь колесом, бьющая ключом энергия, статная фигура и властный голос. Но разве это было справедливо? А он… А что он? Господин Капризов продолжал сидеть на своём месте, раз в три или четыре года перемещаясь на одну ступеньку вверх по карьерной лестнице и даже не помышляя о каком-нибудь качественном рывке вперёд или внезапно свалившейся на него удаче.

Дело в том, что господин Капризов был мастером организации и управления особого склада. Являясь человеком кабинетным, а оттого по большей части невидимым, он с успехом раскрывал свои два таланта, но исключительно в эпистолярном жанре. Публичные доклады, выступления, речи и конференции – всё это было не его, всё это было чуждо господину Капризову. Кроме того, если сказать по совести, выходить в люди он даже побаивался. Нет, он не был труслив, просто не любил он этого. Не чувствовал в себе соответствующего призвания, отчего на публичных мероприятиях часто терялся и делал, как ему казалось, несусветные глупости. То ли дело на бумаге! Там всё было гладко, ровно, понятно и искренне. А главное, там и вовсе не требовалась как таковая персона господина Капризова. Зато мощь раскрытых талантов позволяла ему соперничать на бумажном поле с самим Богом. Именно в мире писем и записок, в мире справок и резолюций, указов и виз господин Капризов обладал невероятной силой, властью и дерзостью. Составленные его рукой распоряжения, даже за чужой подписью, внушали почтение, трепет и рождали непреодолимое желание немедленно действовать. Просьбы, выходившие из-под его пера, были сладки, но благородны, и ответить на них отказом никто не мог себе позволить. Приглашения, сообщения, даже сухие сводки у господина Капризова получались какими-то особенными: складными, точными и не лишёнными художественного своеобразия. И всё бы у Дмитрия Кирилловича было хорошо, кабы не его скромный вид, чрезмерно мягкий, дипломатичный голос и полное отсутствие хоть какой-нибудь харизмы.