Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 3. Отражение

Когда вернулся, то держал в руке кожаный портфель, с которым вчера и пришел к приятелю. Он достал из него увесистый сверток и развернул. Из рассыпавшейся пачки советских купюр отсчитал двадцать штук и передвинул их по столу в сторону Дымова.

– Вот, возьми. Поесть чего нужно, купи. Ну и так, на первое время, – после чего Павел закрыл портфель и бросил его на диван.

Микола с удивлением уставился на пачку денег.

– Да тут же… Куда так много? По «три червонца»…

– Лишними не будут, пригодятся, – оборвал приятеля Павел. – И помельче поменяй, лучше сегодня. В губернии у вас с таких и сдачи не сдадут.

– В губернии? Ты никак в деревню, домой собрался? Зря. И дня не проживешь. Сразу арестуют. Сейчас милиция стала…, – он не нашел подходящего слова. – О-го-го! Быстро сообразят, что к чему.

– Вместе с тобой, Микола. Только вместе, – улыбнулся Гавзов. – Ты мне одежку тоже сегодня справь. Не броскую, но и не абы какую. Ну, к примеру, выходной костюмчик чиновника средней руки. Пиджачок, брюки, ботиночки. В морской форме расхаживать, сам понимаешь, не могу себе позволить. Вот, кстати, посмотри, – он достал из нагрудного кармана фотографию и показал Дымову.

Дымов посмотрел на Павла с легкой настороженностью.

– Что-то похожее?

– Желательно.

Миколе было как-то не по себе. Вчерашнее удивление от неожиданного воскрешения приятеля прошло. На смену ему где-то еще глубоко в душе, но уже отчетливо зарождалось чувство опасности. Давно он такого не испытывал. Пожалуй, с того дня, когда в далеком двадцатом сидел в коридоре, ожидая допроса у Озолса. Но тогда, слава Богу, пронесло. И даже с выгодой для него обернулось. Но сейчас. Сейчас, все как-то по-другому. Где-то внутри у Миколы появился страх, напомнив о себе легким ознобом и враз вспотевшими ладонями.

– Ты, чего это, дружище, загрустил? – Павел укоризненно посмотрел на приятеля, чувствуя, что с тем что-то происходит. – Нечего раньше времени волноваться. За меня не беспокойся. Документы у меня качественные, подлинные. Ляпин Федор Григорьевич теперь я. Российскими органами документы выписаны. Да и внешне, как ты заметил, я уже далеко не тот Павел с румяными щеками, – проговорил он, стараясь успокоить Дымова и с аппетитом обсасывая хребет селедки.

Начиная с того момента, как Микола вчера оставил Гавзова дома и ушел на дежурство, тревога в его душе все нарастала. Понимая, что Гавзов не поступил бы опрометчиво и не пренебрег бы мерами безопасности, Дымов все равно продолжал накручивать себя, мысленно представляя, как снова оказывается на допросе в ОГПУ. Хорошо, что на службе за всю ночь никто не обратил внимания на его странное состояние.

От последних слов приятеля, а особенно от созерцания, как тот с аппетитом и безразличием к кажущейся ему опасности, обсасывает рыбьи кости, Дымов почувствовал огромное облегчение. От добродушного и какого-то домашнего Пашкиного взгляда ему стало спокойно, а сжимающий всю грудь холодный страх отступил. Напряжение спало, а на его лице проступила едва заметная улыбка.

– Ну, и очень хорошо, – произнес Павел, увидев в Дымове такие нужные для него перемены.

– Ты как с Соловков тогда сбежал? – неожиданно и довольно небрежно спросил Микола. – Говорили, что погиб при побеге. И где жил-то все это время?

– Хороша рыбка. Я вот в Норвегии сколько жил, сколько рыбы там переел, а такой вкусной не доводилось, – будто не обращая внимание на вопрос Миколы, произнес Гавзов.

Он с удовольствием облизал маслянистые пальцы и подмигнул Миколе.

– Люблю с утра поесть. Ты, картошку-то сам садишь?

Дымов покосился на приятеля и промолчал.

– Да, ты не обижайся. Дай мне немного в себя прийти и с мыслями собраться. Все расскажу, – Павел слегка повернул лежащую перед ним газету. – Особо-то нечего про прошлое рассказывать. А вот о будущем… о будущем поговорим.

Он хотел еще что-то добавить, но, заинтересовавшись заметкой в газете, отвлекся.

– Сталинград – это где? – спросил неожиданно Гавзов.

– Сталинград?

– Да. Тут написано, – он ткнул пальцем в жирное пятно на газете. – «Скоро из Сталинграда ожидаем представительную делегацию по изучению историко-культурных ценностей…»

Микола ненадолго задумался, мысленно перебирая названия городов и, хлопнув себя по лбу, воскликнул:

– Так то – Царицын бывший. Нынче с названиями беда. Все меняют: улицы, поселки, города. Попробуй тут запомнить, – он чуть придвинулся к приятелю и, оглянувшись по сторонам, словно боясь быть кем-то услышанным, в полголоса добавил: