Сергей Михайлов - Далёкие огни, или В ад и обратно

Это ещё мягко сказано, подумал он про себя. «Дядя Паша» вор и мерзавец.

Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью наедине. Из соседней комнаты донёсся их взволнованный шёпот.

А Сергей… он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая по-прежнему его любит и которой он нужен, – единственный маленький человечек, не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.

– Знаешь, папочка, мама сначала всё плакала, плакала, ждала, когда ты приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.

– А ты? Ты плакала?

Она кивнула и уткнулась носиком ему в щёку.

– Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?

Он пожал плечами.

– Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, ещё зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она всё не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.

Он осторожно снял её с колен и поставил на пол.

– Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой… и дядей Пашей.

– А ты опять не уедешь? – с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал её к себе.

– Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.

– Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.

Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.

* * *

Когда он вошёл, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их застыл немой вопрос… и ещё что-то. Враждебность. Да, именно враждебность, Сергей ясно уловил это в устремлённых на него взглядах. Враждебность, отчуждённость, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.

Он потерял её навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.

Он прошёлся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.

– Ну что, обо всём договорились? Впрочем, это ваши проблемы. – Он уселся в кресло как раз напротив них. – А теперь – вон. Оба.

Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса – и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.

– Что? – прохрипел Павел.

– Я сказал – вон, – повторил Сергей.

– Что значит «вон»? Это всё-таки моя квартира! – возмутилась было Лариса.

Сергей замотал головой.

– Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас – вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.

– Ну знаешь ли… – подал голос Павел. – Это всё-таки свинство с твоей стороны.

– А тебе я вообще слова не давал, понял? – Он повернул голову к Ларисе. – Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это ещё способен.

Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.

– Катя! – крикнула Лариса. – Собирайся. Мы едем.

Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки – так, что суставы громко хрустнули.

– Катя останется со мной, – сухо, не повышая голоса, произнёс он.

– Как это с тобой? – Лариса, казалось, была искренне удивлена.

– Катя останется со мной, – всё так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.

– Ну уж нет! – воспротивилась Лариса. – Я всё-таки мать. И потом, это же просто смешно!

Он медленно поднял глаза и метнул в неё взгляд, от которого ей вдруг захотелось раствориться в бетонной стене, что была у неё за спиной, – лишь бы скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.

– Катя останется со мной, – повторил он в третий раз.

А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела головкой и таращила удивлённые глазки.

– Разве мама уезжает? – спросила она, обращаясь к отцу.

– Да, Катюша. Мама должна уехать.

Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он уже считал её бывшей) женой.

– А мы? Мы разве не поедем?

«Мы»! Это короткое «мы» прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:

– А ты хотела бы поехать с мамой?

Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.